Когда я уже собирался проследовать в середину троллейбуса, мое внимание привлекла маленькая сгорбленная старушка. Она смиренно ожидала своей очереди, всем своим видом обнаруживая нерешительность и волнение. Она выглядела далеко необычно. С виду ей было, по меньшей мере, лет сто, а ее одежда была слишком легкой для осенней сырой погоды. Трясущимися пальцами она судорожно сжимала корявую палочку и с каким-то ужасом взирала на открытую пасть дверного проема. Кто-то, наверное, Сам Господь, удержал меня за руку и не дал войти в порядке очереди. Я понял, что эта старенькая бабушка нуждается в моей помощи. Думаю, что любой поступил бы так на моем месте.
Людей на тротуаре становилось все меньше и меньше. Скоро из тех, кто желал ехать этим рейсом, осталось только нас двое. Первая бабушкина попытка войти внутрь не увенчалась успехом. Оказалось, что она просто не в состоянии поднять ногу до первой ступеньки. Она несколько раз упрямо повторила свою попытку, прежде чем позволила мне внести ее в салон. Старушка цепко ухватилась за поручень, двери закрылись, и троллейбус медленно покатил по широкому проспекту.
— Ну, бабуля, в таком-то возрасте вас уже должен сын на машине возить, — сказал я ей, когда она посмотрела на меня благодарным взглядом.
— Долго ли ехать до «Дружбы»? — поинтересовалась она.
— Мне дальше, я вам покажу.
— Вот спасибо, сынок, не знаю, как тебя и благодарить.
-—Да не за что меня благодарить. А что вы в городе одна? Внучат разве нет?
— Ой, сынок, внучата мои уже взрослые, в школу ходят: Ванечка — в шестой класс, а Юра — в десятый. Где им за мной смотреть, я уже старая, со мной неинтересно. Они у меня очень послушные мальчики,— старушка с гордым видом пожевала свои морщинистые губы и продолжила: — Леночка, дочка моя, их вот как держит, — и она показала сжатый сухонький кулачок. — Это потому, что семья у нас интеллигентная. Дочка моя, между прочим, два института закончила, теперь в Академии работает. Зять тоже главный инженер на фирме какой-то.
— Так где же он сейчас, зять-то ваш?
— А на работе он. Он очень занятой человек. Уезжает очень рано, а возвращается поздно. Иногда они с Леночкой даже ругаются из-за этого. Но вообще-то они живут дружно. По утрам перед работой вместе кофий пьют...
На остановке троллейбус сильно качнуло, так что я был вынужден ловить бабушку.
— Мы еще не проехали «Дружбу» ? — поинтересовалась она, когда вновь почувствовала почву под ногами.
— Да нет же, не беспокойтесь, я скажу вам заранее. Еще три или четыре остановки. А что там, в «Дружбе», интересного для человека вашего возраста? Обычно спорткомплексы посещают люди помоложе.
— Соседка мне сказала, что где-то неподалеку есть дом престарелых.
— Хотите кого-то навестить?
— Нет, я туда жить еду.
— Как?! Вам что, жить негде?
— А как же ваши дочка, зять, внучата?
— У меня была раньше квартира. Дочка все просила, чтобы я переписала ее на них. А то, говорит, помрешь, а старший брат — забулдыга, приедет, отсудит половину наследства и пропьет потом, а мне детей поднимать. Мне соседка говорила не слушать ее, напиши, говорит, завещание и все. А я старая, ума уже нет. Думаю, сделаю дочке подарок на день рождения, порадую. Ну, и сделала... — в глазах старушки заблестели слезы. Она вытащила из кармана старой кофточки мятый чистенький платок и зажала его в кулачке. — Я давно уже заметила, что в тягость им... Недавно я разбила их любимую вазу. Зять узнал об этом, убирайся, говорит, чтоб я тебя больше здесь не видел.... А куда мне идти-то? Я во дворе, на лавочке, три ночи переночевала, думаю, скорее помру... Соседка моя мне все еду выносила. Плачет, говорит, куда я тебя возьму, неровен час — саму из дома выгонят. А я и не просилась к ней. Она-то мне и сказала, что где-то возле «Дружбы» есть дом престарелых... Я даже рада, что все так получилось. Много ли мне надо? По мне уж давно земля-матушка плачет, чужой век уже живу, хватит. Это вам, молодым, надо дорогу в жизнь прокладывать.
Такой серьезный оборот нашего общения совершенно выбил меня из колеи, и я чуть не прозевал нужную остановку. Только в последний момент, когда троллейбус уже остановился, вспомнил об этом, и мне пришлось спешно выносить бабулю из транспорта. Я попрощался с ней и Запрыгнул на ступеньку. Дверь за мной захлопнулась, и за окном, сменяя друг друга, поплыли новые картины.
Я смотрел вслед удалявшейся старушке, и меня душили слезы. Необычайная гамма чувств разрывала мое сердце. В тот момент я действительно ненавидел детей этой матери. Никогда не ожидал я, что в моем сердце, сердце христианина, может пылать такое яростное чувство. Но в то же время я до глубины души был поражен величием материнской любви.