Теперь было трудно вспомнить дни перед тем, как они раскололись. В то время годы, в течение которых он скрывался, казались наказанием. Жить в складах, читать лекции, в которых он вспоминал то, чему его учили в юности, и добавлял новое, пытаться понять отличие женского способа мышления от мужского, и как этом отличие использовать в грамматике. Его возмущала такая жизнь. Он помнил, как, истощенный после дневной работы, заползал в койку. Он все еще мог себе представить выражения голода и решимости на их лицах. Тогда он этого не видел, но их всех вела надежда. Даже когда им приходилось платить андату мрачную цену, даже печаль и горе после неудачного пленения поддерживали чувство товарищества.
Сейчас они победили, но мир, казалось, превратился в холодный ветер и темную воду. Даже обе Кае устроились подальше от Ванджит, от Эи, от него. Вечера с разговорами, едой и смехом исчезли, как сладкий сон. Они создали женскую грамматику, но цена оказалась выше, чем он мог себе представить.
Убийство. Он планирует убийство одного из своих.
Как он и ожидал, лодка оказалась слишком маленькой для разговора наедине, и ему удалось перекинуться с Эей только несколькими словами, когда никто из остальных не обращал на них внимания. Она добавит в вино Ванджит травы, которые замедлят скорость ее мышления и продлят сон. Ванджит не узнает, когда удар обрушится на нее.
Он видел, что это тяготит Эю так же как и его. Она сидела, вырезая по мягкому дереву ножом, подальше от Ванджит, на губах которой играла злобная усмешка. Восковые дощечки, с которыми она уже закончила, грудой лежали в ящике. Последняя версия Ранящего, ожидавшая его анализа и одобрения. Он представил себе, как они оба сели бы рядом, если бы не боялся, что Ванджит заподозрит заговор. И он бы не боялся этого, если бы это не было правдой.
Со своей стороны Ванджит и Ясность-Зрения держались обособленно. Поэт и андат, в видимой гармонии, смотрели на ночное небо или проникали в тайны дерева и воды, которые только они могли видеть. С тех, как они покинули школу, Ванджит не предлагала другим разделить чудеса, открытые андатом, и Маати не мог заставить себя попросить у нее. Только не зная то, что он знал. Только не намереваясь сделать то, что он намеревался.
Когда пришел вечер, лодочник запел, помощник присоединился к его высокому восторженному воплю. Насколько мог видеть Маати, никакой причины для радости не было, только многолетняя привычка. Лодка повернула к низкому грязному берегу. Когда вода была еще довольно глубокой, помощник спрыгнул за борт и пошлепал к линии деревьев, таща за собой канат толщиной в руку. Закрепив веревку на дереве, он опять заорал, и лодочник переключил механизм котла с гребного колеса на лебедку; длинный канат натянулся. Он затрещал от напряжения, и речная вода потекла струями, слово ее выкручивали руки какого-то великана. К тому времени, когда лодочник выключил лебедку, судно находилось на расстоянии прыжка от берега и стояло твердо, как дом. Маати поежился, боясь, что они причалили настолько хорошо, что не смогут освободиться утром. Однако лодочник и его помощник и не думали волноваться.
Широкая доска стала мостом между лодкой и берегом. Лодочник поставил ее на место с потоком незлобной ругани. Помощник, в грязной промоченной одежде, затрусил назад, на палубу.
— Сегодня мы проплыли хорошее расстояние, а? — спросил Маати лодочника. — Четыре дня пути на лошади.
— Да, неплохое, — согласился лодочник. — Будем в Утани до того, как упадет последний лист, это точно.
Большая Кае сошла на берег, неся на широкой спине две палатки. Сразу за ней шла Эя держа в руках ящик с продуктами для ужина. Над ними висело сумеречное серое небо с золотыми полосками, крики птиц намекали на источник песен лодочника. В другую ночь это было бы великолепно.
— И через сколько дней мы там будем? — спросил Маати, стараясь сохранить легкий дружественный тон. Судя по усмешке на лице лодочника, тот привык к таким вопросам.
— Шесть дней, — ответил лодочник. — Семь. Если на севере пойдет дождь и река побежит быстрее, может быть больше, но в это время года дожди бывают редко.
Мимо них протиснулась Ванджит, задевшая платьем Маати, когда всходила на доску. Андат обвился вокруг нее, его голова лежала на ее плече, как мог бы сделать усталый младенец.
— Спасибо, — сказал Маати.
Они разбили лагерь в дюжине ярдов от берега, там, где земля была посуше. Это уже стало привычкой. Рутиной. Эя выкопала ямы для костра, Маленькая Кае собрала хворост. Большая Кае поставила палатки. Ирит бы уже начала готовить, но Маати умел это делать ничуть не хуже. Несколько чашек с речной водой, размолотая чечевица, которая мокла с утра, куски соленой свинины и лук, который они везли почти со школы. Суп получился лучше, чем ожидал Маати, хотя одни боги знали, как он устал. Суп сохранит им жизни до утра.