Маати принял позу, которая выражала принятие поправки и вопрос. Ванджит ответила позой благодарности более высокопоставленному человеку.
— Вчера мне опять приснился тот же сон. Он снится мне почти каждую ночь. Ребенок во мне. Он шевелится, движется и я слышу, как бьется его сердце.
— Мне очень жаль, — сказал Маати.
— Нет, Маати-кво, в том-то и дело. Я проснулась, но не печальная. Мне было тяжело, когда я думала, что это никогда не произойдет. А сегодня я проснулась и была счастлива весь день. Я могу чувствовать, как он подходит ближе. Он будет здесь. Быть поэтом — ничто рядом с этим.
Найит, подумал он.
Маати не ожидал слез, но они сами навернулись на глаза. Боль в груди была такой внезапной и резкой, что он едва не принял печаль за болезнь. Она положила ладонь на его, с обеспокоенным выражением. Он заставил себя улыбнуться.
— Ты совершенно права, — сказал он. — Совершенно права. А сейчас пошли. Все тарелки перемыты, пришло время поработать.
Он вошел в зал, который они отвели для занятий. На сердце было тяжело и легко, одновременно: тяжело от печали о смерти мальчика, легко — от реакции Ванджит. Она знала, что работа Эи более важна, и уже смирилась с собственной ролью, поменьше. Он спросил себя, сумел бы он, будучи в ее возрасте и на ее месте, поступить так же. Вряд ли.
В тот вечер лекция была особенно короткой, а обсуждение после нее — живое, целенаправленное и глубокое. В последующие дни Маати вообще перестал читать лекции и, вместо этого, стал руководить дискуссией и анализом, следовавшими за дискуссией и анализом. Они, вместе, полностью разрушили связывание Ясности-Зрения, а потом, вместе, полностью построили его заново. И каждый раз, по мнению Маати, план становился солиднее, образы и звуки лучше подходили друг к другу, а грамматика, на которой он основывался, становилась более точной.
Остановить процесс было трудно, но, в конце концов, сделать попытку должна была Ванджит и только Ванджит. Они могли помочь, что-то посоветовать, но он выделил две полные недели, в течении которых связывание было ее и только ее.
Облака стояли низко в то утро, когда вернулась Эя. Все собрались внутри, убегая от северного ветра, такого холодного, словно пришла зима. Маати знал, что это не так. До зимы еще недели жары и восходов солнца. Тем не менее, часть его сознания не могла не сказать, что такое изменение погоды — предзнаменование. Хорошее, сказал он себе. Изменение, смена времени года, нормальный порядок, лежащий в основе мира: именно его он пытался увидеть в небесной крыше, низкой и серой. А не предчувствие бесплодной зимы.
— Странные новости, — сказала Эя, пока они разгружали повозку. Ящики с соленой свининой и мукой, канистры со специями и твердым сыром. — Гальты расхаживают по Сарайкету так, словно завладели им, но что-то пошло не так. Не могу сказать, думает ли мой брат, что девушка — полная уродина, или у нее случился приступ, когда она увидела его, но что-то пошло не так. Прошло слишком мало времени, никто ничего толком не знает. В следующий раз я узнаю точнее.
— Все, что вредит ему, помогает нам, — сказал Маати. — Что бы это ни было, это хорошо.
— В точности моя мысль, — сказала Эя, но ее голос стал мрачным. Он принял позу вопроса, она не ответила.
— Как идут дела? — вместо этого спросила она.
— Хорошо. Очень хорошо. Я думаю, Ванджит готова.
Эя остановилась и вытерла рукавом лоб. Она выглядела старой. Сколько зим она видела? Тридцать? Тридцать одну? Ее глаза глубже, чем в тридцать зим.
— Когда? — спросила она.
— Мы ждали только тебя, — сказал он и попытался пошутить: — Ты привезла вино и еду для праздника. Так что завтра мы должны сделать что-то такое, что стоит отпраздновать.
Или оплакать, подумал он, но не сказал вслух.
Глава 9
— Ради всего святого, не говори Баласару, — сказал Синдзя. — Он не должен знать об этом.
— Почему? — спросила Идаан, сидевшая на краю кровати солдата. — Что он сделает?
— Не знаю, — сказал Синдзя. — Но что-нибудь кровожадное и ужасное. И эффективное.
— Перестаньте, — сказал Ота. — Просто перестаньте. Я должен подумать.
Но пока он сидел, положив голову на руки, ясность ума так и не пришла. История Идаан — путешествие на север после ссылки, появление Семая у ее порога, вновь вспыхнувшая любовь, разрыв Маати с товарищем-поэтом и его возвращение — воспринималась как старая поэма или тщательно сконструированный рассказ. Если бы не было пиратов, Аны и ее отца, его собственного сына, заговора между Ялакетом и Обаром и вторжения западников, он мог бы наслаждаться этим рассказом.