— Изменение может быть постоянным, но не мы, — сказала она.
— Хорошо замечено, — сказал Маати.
Дворик, в котором они сидели, казался почти не пострадавшим от произошедшего больше десяти лет назад разорения. Сорняки вырвали или срезали, сломанные камни поставили на место. Между деревьями пели птицы, по низкой траве бегали ящерки, далеко вверху, в далеком небе кружился ястреб, сейчас невидимый для него.
Маати легко мог себе представить, что это не та школа, в которой он страдал в детстве: она имела слишком мало общего с полу-тюрьмой, которую он помнил. Горстка женщин вместо сменяющих друг друга мальчишек. Совместная попытка добиться невозможного вместо жестокости и наказания. Радость вместо страха. Само пространство, похоже, изменилось, и весь мир вместе с ним. Ванджит, казалось, догадалась о его мыслях. Она улыбнулась. Существо на ее колене заворчало, уставилось черными глазами на Маати, но не закричало.
— Это не похоже на то, чего я ожидала, — сказала Ванджит. — Я могу чувствовать его. Он, все время, внутри моего сознания.
— Насколько это тяжело? — спросил Маати, наклоняясь вперед.
Ванджит покачала головой.
— Не тяжелее, чем любой другой ребенок, как мне кажется, — сказала она. — Иногда я устаю от него, но не настолько, чтобы потерять контроль над собой. И остальные очень помогают. Не думаю, что я хоть раз приготовила еду с того времени, как пленила.
— Это хорошо, — сказал Маати. — Просто замечательно.
— И вы? Ваши глаза?
— Совершенны. Я способен писать каждый вечер. Я действительно в состоянии завершить дело до того, как умру.
Он хотел пошутить, но Ванджит ответила мрачно, почти сделав выговор:
— Не говорите так. Не надо так легко говорить о смерти. Это не тот предмет, над которым можно шутить.
Маати принял позу извинения, и в следующее мгновение темнота исчезла из глаз девушки. Она опять перенесла андата на другое бедро, освободила руку и тоже приняла позу извинения.
— Нет, — сказал Маати. — Ты права. Совершенно права.
Он направил разговор в более безопасные воды, заговорив о еде и погоде, а потом пересказал все удачные точки пленения. Из девушки лилось удовлетворение, как тепло от огня. Он с сожалением оставил ее во дворике и с радостью в сердце пошел по широким каменным коридорам.
За долгие, наполненные гневом и отчаянием годы, которые он провел в тенях, суетясь как крыса, Маати забыл, что такое простое счастье. Теперь, когда женская грамматика заработала и в мир вернулся андат, его тело почувствовало себя другим. Плечи распрямились, сердце забилось легче, суставы расслабились, стали сильнее и прочнее. Он настолько привык не обращать внимание на лежавшую на плечах тяжесть, что ошибочно считал это нормальный состоянием. Сбросив ее с плеч он почувствовал себя молодым.
Эя сидела, скрестив ноги, на полу одного из лекционных залов, вокруг нее лежали расшитые кодексы, раскрытые книги и развернутые свитки — рябь на поверхности пруда. Он посмотрел на страницы с рисунками освежеванных рук, мышц и суставов, которые выглядели так, словно с них содрал кожу самый дотошный мясник в истории; западный текст с завитками и точками, словно написанный детскими злыми каракулями; заметки, сделанные рукой Эи, — описания, ограничения и структура насилия, учиненного над плотью. Ранящий. Андат у своего источника. И все это он мог видеть с того места, где стоял, не прищуриваясь и не наклоняясь ближе.
Эя посмотрела на него и приняла позу, в которой смешалось приветствие и отчаяние. Маати опустился на пол рядом с ней.
— Ты выглядишь усталой, — сказал он.
Эя показала на живописный беспорядок перед собой и вздохнула.
— Все было проще, когда мне не разрешали это делать, — сказала она. — Пришла моя очередь, и я начала думать, что была дурой, считая, что это возможно.
Маати вытянул палец и коснулся одной из книг. Бумага казалась толстой, как кожа.
— Есть тут определенная опасность, — сказал он. — Даже если твое пленение будет выстроено совершенно, может найтись другое, слишком похожее на твое. Эти книги, они написаны мужчинами. И тебя тоже обучал мужчина. До Ванджит все поэты были мужчинами. Твое мышление может быть слишком похоже на мужское.