Ота обнаружил, к собственному удивления, что беззвучно плачет. Ана, наморщив лоб, наклонилась вперед.
— И что? — спросила она.
— Я убил хорошего человека, — мягко сказал Ота. — Честного, больного человека с раненой душой. Я задушил его в маленькой комнате в грязном мощеном переулке веселого квартала.
— Почему? — спросила Ана.
Ответ казался таким запутанным и сложным, что он не смог найти слов.
Зато Идаан смогла.
— Чтобы спасти Гальт, — сказала она. — Если бы этот человек выжил, весь бы Гальт жестоко пострадал и, скорее всего, исчез бы с карты мира. У Оты был выбор: быть осужденным своим городом или разрешить погибнуть многим тысячам твоих соплеменников. Он выбрал предать Сарайкет. С тех пор он несет это в себе. Да, во время войны он приказывал убивать людей. Он присуждал их к смерти. Но сам закончил только одну жизнь. Видел, как в его руках человек превратился в тело. Пока ты сама этого не сделаешь, тебе будет трудно понять.
— Да, это правда, — согласился Ота.
— И это не считая многих других оскорблений, ран и боли, которые он вызвал. И смертей, — сказала Идаан, в ее голосе смешались печаль и оживление. — Маати Ваупатай забрал то, что делало совершенное Отой убийство терпимым. Он забрал причину этого убийства. Все равно Гальт умирает.
— Я сделал это и для Маати, — сказала Ота. — Иначе сейчас ему пришлось бы сражаться с Бессемянным.
— И я бы не родилась, — сказала Ана. Она протянула к нему дрожащую руку, и Ота взял ее. Пожатие оказалось сильнее, чем он ожидал. В молочных глазах стояли слезы. — Я бы тоже не простила его.
Идаан вздохнула.
— Ну, — сказала его сестра, — по меньшей мере нас проклянут только за то, что мы сделали.
Помощник лодочника пропел что-то с носа, громкая трель, которая закончилась словами, которые, с точки зрения Оты, не могли иметь смысл. Гребное колесо на корме дернулось и заскрипело, палуба под ними заходила ходуном. Ота с трудом устоял на ногах.
— Мель, — крикнул ему Данат. — Все в порядке. Мы в порядке.
— А, хорошо. Видишь? — хихикнула Идаан. — Мы в порядке.
Он плыли в сумереках так долго, как могли. Ота видел неудовольствие в глазах лодочника и слышал его в голосе. Ота предполагал, что все лодки плывут примерно с одной скоростью. Значит расстояние между его отрядом и группой Маати сократится только в том случае, если он зайдет дальше за точку безопасности, чем захотят они. В любом случае, решил Ота, у него хорошие шансы на успех. Вся сила принадлежит Маати, время — тоже его союзник. У Маати нет никакой причины торопиться.
Они причалили к набережной маленького города спустя пол-ладони после заката. Маленький гнилой пирс. Стая наполовину диких собак облаяла помощника, пока тот швартовал лодку и ставил широкий арочный мост между палубой и землей. Пригоршня огоньков в темноте; горящие фонари напоминали ночных светлячков.
Пока стражники разгружали ящики и отгоняли камнями собак, Ота свел Ашти Бег на твердую землю, Идаан и Ана держались сзади. Луну и звезды закрывали почти голые ветви деревьев, и Ота чувствовал себя не намного более уверенно, чем Ашти Бег. Но потом появился местный юноша с фонарем, танцевавшим на конце шеста; он провел их к постоялому двору. Они шли медленно, несмотря на холод, словно потеряли все силы после очень тяжелой работы — сидеть весь день на палубе. Ота обнаружил, что идет сбоку от группы, рядом с Данатом. И только когда сын заговорил, Ота сообразил, что его вели, как заблудившуюся овцу.
— Прошу прощения, папа-кя, — тихо сказал Данат. — Мне надо поговорить с тобой.
Ота принял позу разрешения.
— Ты сегодня говорил с Аной, — продолжил Данат. — Я видел, как она взяла твою руку. Это выглядело так, словно… словно она плачет.
— Да, — сказал Ота.
— Что-нибудь обо мне? — спросил Данат. — Я сделал что-то плохое?
Ответом на вопрос стало выражение на лице Оты. Данат оглянулся, на его появился стыд.
— Она избегает меня, — сказал Данат.
— Она слепа, мы плывем от рассвета до заката на лодке, размером меньше моей спальни, — сказал Ота. — Как она может избегать тебя?
— Это началось не сегодня… недели назад. Мне кажется, с того времени, как к нам присоединились Идаан и Ашти Бег. Как только появились женщины, Ане-тя стало уютнее в их обществе. Но есть еще что-то, и…
Данат пробежал рукой по волосам. В тусклом свете фонаря Ота увидел на его лбу единственную морщину, словно нарисованную.