Все они были здесь. Большая Кае, Маленькая Кае и Эя, но, к его неудовольствию, и Идаан Мати, сидевшая на скамье с пиалой вина в руках; ее лицо было бесстрастно, как у трупа. Гальтская девушка сидела в стороне, высоко держа голову; ее слепота и гордость скрывали отвращение и ужас, которые она должна была чувствовать по отношению ко всему, что сделал Маати. Рядом с ней сидела Ашти Бег, еще одна жертва озлобленности Ванджит. После всего того, что произошло, после стольких многих ошибочных решений, видеть ее среди врагов было мучительно больно.
Стражники Оты выгнали всех посторонних. Разговор должен был бы произойти в лучших гостиных высоких дворцов. Вместо этого им придется разговаривать на третьеразрядном постоялом дворе, без церемонии, ритуала и даже хорошо сваренного чая. Маати почувствовал, что дрожит. Он хорошо помнил мальчика Маати, которому приходилось собираться перед каждым разговором с Тахи-кво и ждать, когда лакированная розга рассечет ему кожу.
— Маати Ваупатай, — сказал император.
— Высочайший, — ответил Маати, скрестив руки.
— Мне, кажется, надо спросить, почему я не должен убивать тебя?
Эя дернулась, словно ее ужалила оса. Маати посмотрел на своего старого друга, старого врага, и все примирительные слова, которые он приготовил за последний день, исчезли, как погасшая свеча. В осанке Оты чувствовался гнев, и Маати обнаружил, что также кипит от него.
— Как ты осмелился? — не сказал, а прошипел Маати. — Как ты осмелился? Я думал, придя сюда, что ко мне, по меньшей мере, отнесутся с уважением. По меньшей мере. Вместо этого ты поставил меня как какого-то вора перед судом предместья и хочешь заставить защищать свою жизнь? Отстаивать свое право дышать перед человеком, который убил моего сына?
— Смерть Найита никак не связан с этим, — сказал Ота. — Синдзя Аютани, наоборот, умер из-за тебя. И каждый гальт, который голодал с тех пор, как ты осуществил свою гадкую мелкую месть, умер из-за тебя. И каждый…
— Смерть Найита еще как связана с этим. Твоя тошнотворная любовь к гальтам еще как связана с этим. Твое предательство по отношению к женщинам, которыми ты правишь. Твое совершенное спокойствие, с которым ты вышвырнул меня и заставил жить в канавах за то, в чем виновен больше меня. Ты лицемер и лжец во всем, что делал. Я не должен тебе ничего, Ота-кво. Ничего!
Ота что-то крикнул, но в ушах Маати гремели кровь и дикий гнев. Он увидел, как стражники шагнули вперед, держа мечи наготове, но ему было все равно. Каждая несправедливость, каждая мелочь, каждая капля сдерживаемого до сих пор гнева выливались из него, и хуже всего было то, что Ота — самоуверенный, могущественный и высокомерный — так громко орал в ответ, что не слышал ни слова из того, что сказал Маати.
Он не мог сказать, как долго это продолжалось, когда он услышал третий голос, вмешавшийся в перепалку.
— Я сказала перестаньте! — опять крикнул голос с гальтским акцентом. — Перестаньте! Оба!
Маати с презрительной усмешкой повернулся к девушке, но ему с трудом удалось отдышаться. Ота уже молчал, его императорское лицо было ярко-красным. Маати захотелось сделать неприличный жест, но он одернул себя. Девица стояла между ними, вытянув руки. Рядом с ней появился Данат. Если уж на то пошло, она кипела от гнева не меньше их, но была способна связно говорить.
— Боги, — сказала она. — Неужели это действительно то, чем мы занимаемся? Пусть мне кто-нибудь объяснит, почему, когда мир стоит на коленях, два старика пережевывают ссоры их детства?
— Речь идет о чем-то намного большем, чем детские ссоры, — резко, хотя и не очень-то уверенно ответил Ота.
— Слушая ваше представление, я бы об этом никогда не догадалась, — сказала Идаан. — У Аны-тя больше здравого смысла, чем у тебя, брат. Послушай ее.
Ота уже настолько успокоился, что выглядел просто раздраженным. Маати прижал кулак к груди, но сердце уже замедлилось и билось, как обычно. Ничего не произошло. Он в полном порядке. Ота, стоявший напротив, принял позу, предлагавшую короткий перерыв в переговорах — челюсть сжата, осанка государственного мужа. Маати ответил позой, которая принимала предложение. Он хотел бы сесть рядом с Эей и поговорить о том, что делать дальше и как поступать. Но это было бы открытой провокацией, так что Маати отступил к двери, ведущей на холодный, черный двор и чистый ночной воздух, и вышел наружу.
Все это было ошибкой. Ота слишком горд и занят собой, чтобы помочь им. И охвачен гневом, потому что мир не следует его единственному святому и священному план. Они должны были отправиться в Утани и найти какого-нибудь утхайемца, который поддержал бы их. Или отправиться за Ванджит самостоятельно.