— Ну, похоже, мы можем сказать, как твоя маленькая девушка-поэт собирается добывать еду, — кисло сказала Идаан. — Покалечить добычу, которую увидит, а потом дать ей забить себя до смерти. Тот еще охотник.
Она повесила лук обратно на плечо и пошла по затоптанному саду. С оленя взлетели мухи, образов жужжащее облако. Идаан, не обращая на них внимания, присела и положила руку на бок мертвого оленя.
— Жаль, — сказала она. — Будь у меня веревка и правильный нож, мы могли бы снять с него шкуру и сегодня вечером поесть что-нибудь свежее. Мне не нравится мысль оставить его крысам и лисам.
— Тогда почему ты убила его?
— Милосердие. Но ты был прав. Ванджит где-то в городе. Хорошая догадка.
— Мне уже наполовину жаль, что я это вам открыл, — сказал Маати. — Ты убьешь ее так же быстро, верно?
— Ты думаешь, что сможешь очаровать ее и заставить снять заклинание. Я не собираюсь удерживать тебя от попытки.
— И потом?
— И потом мы последуем тому плану, который имеем. Это единственное, на что согласились все. Она слишком опасна. Она должна умереть.
— Я знаю, что собирался сделать. Я знаю, что планировали мы с Эей. Но это была идея андата. Мне кажется, должен быть другой путь.
Идаан посмотрела вверх, потом встала, все еще держа в руке лук.
— Ты можешь вернуть ей родителей? — спросила она. — Дать ей братьев и сестер, которых она потеряла? Удун. Ты можешь отстроить его?
Маати принял позу отказа отвечать на любые вопросы, но Идаан шагнула к нему. Он почувствовал на лице ее дыхание. На него смотрели холодные и темные глаза.
— Ты думаешь, что можешь найти лекарство для мертвого слепого Гальта? — спросила она. — То, что случилось, случилось. Она стала не такой женщиной, как ты надеялся, и ты ничего не можешь с этим поделать. Говорить себе, что можешь — хуже, чем глупость.
— Если она все вернет, — сказал Маати, — ей не надо будет умирать.
Идаан сузила глаза и наклонила голову набок.
— Вот что я предлагаю тебе, — сказала она. — Ты должен уговорить девушку вернуть зрение гальтам, Эе и Ашти Бег. Всем. Если ты сможешь это сделать и заставить ее отпустить андата, я не буду тем, кто ее убьет.
— Разрешит ли Ота ей жить? — спросил Маати.
— Спроси его, может ли он, — сказала Идаан. — Опыт показывает, что у меня и у него разные идеи о том, что такое милосердие.
В полдень они вернулись в лагерь. Лодку привязали к старому причалу, скользкому от плесени. Река пахла сильно и не слишком приятно. Две поисковые партии вернулись раньше них; Данат и один из стражников еще оставались в городе, но вскоре должны были вернуться. Ота, надевший платье из тонкого шелка под более толстое шерстяное, сидел за полевым столом, поставленным на набережной, и по памяти рисовал карту города. Пока Идаан рассказывала о том, что они нашли, Маати молча стоял рядом с ней. Он пытался представить себе, как просит Оту помиловать Ванджит. Если Маати сможет убедить ее восстановить зрение всем, кого она ослепила, и освободить андата, станет ли Ота соблюдать соглашение Идаан? Или, говоря по-другому, если Маати не смог спасти мир, сможет ли он, по меньшей мере, спасти эту девушку?
Он не спросил, и Идаан тоже не стала поднимать тему.
После того, как вернулись Данат и стражник, они все съели простую еду — хлеб и сушеные яблоки. Данат, Ота и капитан стражников обсудили нарисованную Отой карту, планируя послеобеденные поиски. Идаан сидела с Аной; их смех казался неуместным в мрачной атмосфере лагеря. Эя сидела в одиночестве у края воды, повернув лицо к солнцу. Маати подошел и сел рядом с ней.
— Ты пил утром свой чай? — спросила она.
— Да, — обидчиво солгал он.
— Ты должен, — сказала она. Маати пожал плечами и бросил в воду последний огрызок сушеного яблока. Какое-то время он плавал на поверхности, его бледная мякоть выглядела почти белой в темной воде. Потом снизу поднялась голова черепахи и укусила его. Эя вытянула руку, ладонью вверх, и поманила пальцами. Маати смутно застыдился облегчению, которое он почувствовал, взяв ее руку.
— Ты была права, — признался Маати. — Я все еще хочу спасти Ванджит. Я знаю, что это невозможно. Я знаю, что не могу, но импульс постоянно возвращается.
— Я знаю, — сказала Эя. — Ты видишь вещи такими, какими предпочитаешь их видеть, а не такими, какие они есть. Это твой единственный порок.
— Единственный?
— Ну, это и еще ложь твоему целителю, — весело сказала Эя.
— Иногда я слишком много пью.
— Когда это было в последний раз?
Маати пожал плечами, улыбка коснулась его рта.
— Я действительно много пил, когда был моложе, — признался он. — Я бы и сейчас этим занимался, но слишком занят.