Баласар молча глядел на него. Ота сунул записку в рукав. До начала выступления акробатов и танцовщиц оставалось меньше пол-ладони, сейчас выступали дрессированные собаки и глотатели огня. Времени осталось немного.
— Мне это не нравится, — сказал Ота, наклоняясь к Баласару так, чтобы никто не подслушал.
— Ты думаешь, это заговор, — сказал Баласар. — Кто-то хочет убить тебя.
— Не исключено, верно?
Баласар улыбнулся и посмотрел в зал, его глаза мигнули, словно он искал спрятанных лучников.
— Она послала письмо через меня, — сказал Баласар. — Обеспечила свидетеля. Если бы я, скажем, собирался убить тебя, я бы так так не сделал. Тем не менее, если пойдешь, возьми с собой стражника.
Ота чувствовал тяжесть записки в рукаве; легкая, как пух, она все таки привлекала все его внимание. Он уже почти решил проигнорировать ее, но, когда фанфары протрубили о начале развлечений, заметил, что Данат исчез. Он тоже соскользнул с задней стороны помоста, выбрал двух стражников, которых знал, и поторопился к третьему дворцу.
Лунный сад был построен в форме театра; большие полукруги вырезанных из камня ярусов, сходившихся к сцене, были покрыты мхом и снежным плющом. В глубине сада прятались три старых деревянных двери, которые вели в коридоры, где могли посидеть актеры или музыканты, ожидавшие своей очереди. Когда Ота появился, в саду было темно, никакой фонарь не освещал тропинки. Стражники, шедшие сзади, были молчаливы, как тени.
— Ота-тя, — прошептал женский голос. — Сюда. Быстро.
Иссандра сгорбилась в темноте под задушенной плющом ивой. Ота неуверенно пошел вперед, сложив руки в форме вопроса. Иссандра не ответила, уставившись на стражников за его спиной. На ее лице, еле заметном в полумраке, появилось неодобрение, которое быстро сменилось пониманием. Она жестом показала, что они все должны подойти к ней.
— Что это? — спросил Ота, тоже сгорбившись в темноте.
— Тише, — прошептала Иссандра. — Они уже почти здесь. А, вот они. Тише, вы все.
Одна из деревянных дверей в начале сада открылась, свет фонаря пролился на зеленый мох и черную землю. Ота прищурился. Из двери вышла Ана Дасин. Она надела грубый плащ на то, что казалось простым крестьянским платьем, но лицо и прическа выдали бы ее в самой захудалой чайной. Она выглядела девушкой, захотевшей путешествовать инкогнито без понимания, как. Пока Ота глядел, она подняла свой фонарь, осветила широкий каменный изгиб и села на него.
— Что за… — прошептал он.
Иссандра зажала его рот ладонью. Один из стражников шевельнулся, но Ота махнул ему оставаться на месте. Никто не имел права затыкать рот императору Хайема, но он был слишком заинтересован, чтобы портить все из-за этикета. Кроме того, ему было наплевать на этикет.
Еще одна дверь задвигалась и со скрипом отворилась. Появился Данат. Ота скорчился под ивой, пытаясь быть очень-очень тихим. Ему совсем не хотелось, чтобы дети застали его за таким малодостойным занятием, как подслушивание. Данат заговорил, его слова были отлично слышны.
— Я получил твое письмо. Я здесь.
— И я получила твое стихотворение, — сказала Ана.
Из-за темноты Ота не видел, вспыхнули ли щеки Даната, но заметил беспокойство в позе сына.
— О. Это, — сказал он.
Ота коснулся плеча Иссандры и беззвучно произнес слово «стихотворение», словно задал вопрос. Иссандра показала на их детей.
— Я не игрушка, — сказала Ана. — Если это еще одна интрига твоего отца или моей мамы, можешь передать им, что это не работает. Я отлично знаю, что не могу доверять тебе.
— Ты думаешь, что я вру? — спросил Данат. — Что из того, что я тебе говорил, неправда?
— Как будто ты дашь поймать тебя, — сказала Ана.
Данат сел на землю, подогнув одну ногу под себя и согнув другую. Он выглядел, как актер в какой-нибудь старинной эпической пьесе. В полумраке его лицо казалось озадаченным.
— Спроси что-нибудь, — сказал он. — Сейчас. Я тебе не совру.
Ана сложила руки перед собой, глядя на Даната сверху вниз, как какой-нибудь судья в предместье, и сморщила лоб.
— Ты пытаешься соблазнить меня?
— Да, — сказал Данат спокойным голосом, твердым как камень.
— Почему?
— Потому что я думаю, что тебя стоит соблазнить, — ответил Данат.
— Только для этого? А не для того, что порадовать твоего отца и мою мать?
Данат хихикнул. Один из стражников задвигался, листья под ним захрустели. Никто из детей ничего не услышал.
— Так это началось, как мне кажется, — сказал Данат. — Политический союз. Чтобы переделать мир. Все это имеет смысл, но стихотворение я написал не по этой причине.