— Почему она ушла? — спросил Маати. — Правда, пожалуйста.
— Я тоже спросила ее, — сказала Эя. — Она боится возвращаться назад. Я сказала, что понимаю ее. Что случится, если между двумя поэтами начнется конфликт? При этом если у одного поэта есть кто-то вроде Плывущего-в-Воздухе, а у другого — Тонущий.
— Или один поэт может ослеплять, а другой — лечить раны?
— Как пример, — сказала Эя.
Маати вздохнул и сел рядом с ней. Койка громко пожаловалась. Он переплел пальцы, глядя на слова и диаграммы и не видя их.
— Я не слишком хорошо об этом знаю. За все время моей жизни такого не было. Несколько поколений такого не было.
— Но все-таки когда-то было, — сказала Эя.
— Война. Та самая, которая уничтожила Вторую империю. Когда это было… десять поколений назад? Андаты телесны, потому что мы дали им тела, но они также и идеи. Абстракции. Воли поэтов могут заставить их сражаться друг с другом. Что-то вроде соревнования борцов, но через андатов. Побеждает тот, чей ум сильнее и андат более подходит для борьбы. Или, возможно, идеи обоих андатов абсолютно не сопоставимы, и они будут сражаться физически. В мире, где обитаем мы. Или…
— Или?
— Или случится что-нибудь еще. Грамматика и смысл одного пленения могут иметь отношение к структуре или нюансам другого. Представь себе двух соревнующихся певцов. Что, если они выберут песни на похожие мелодии? Что, если слова одной песни смешаются со словами другой, и из них получится нечто третье? Песни — плохая метафора. Нет ничего странного, что слова двух наудачу взятых песен можно произносить друг за другом. Но если пленения связаны общей концепцией, если идеи достаточно близки, может произойти что-то вроде резонанса. Случайно.
— И что тогда?
— Не знаю, — ответил Маати. — И никто не знает. Но я могу сказать, что там, где когда-то была земля с пальмовыми рощами, реками и сапфировыми дворцами, сейчас раскинулась убивающая пустыня. Я могу сказать, что люди, которые путешествовали к развалинам Старой империи, обычно там и умирали. Быть может от каких-то физических явлений, вызванных старой борьбой. Или, быть может, от влияния пленений. Ни в чем нельзя быть уверенным.
Эя промолчала. Она стала перевертывать страницы медицинской книги, пока не достигла иллюстрации, которую Маати узнал. Глаза с разрезами посредине, глаза, разрезанные сзади. Он видел их тысячи раз, когда Ванджит готовила свое пленение, и ему всегда казалось, что они хранят страшные тайны. Но тогда он не задумывался, было ли каждое изображение результатом настоящего, физического опыта, когда скальпель исследователя пронзал зрачок, или все эти глаза рисовались не с натуры.
Он скорее почувствовал вздох Эи, чем услышал его.
— Что там произошло? — спросил он. — На самом деле, а не то, что ты сказала остальным.
Эя наклонилась вперед. На мгновение Маати показалось, что она плачет, но тут она опять выпрямилась. Глаза сухие, подбородок выставлен вперед. Она вытащила из-под койки красивую шкатулку, сделанную из дуба, и протянула ему. Маати открыл ее, крышка повисла на мягких кожаных петлях. Внутри лежали шесть сложенных листов бумаги, зашитые по краям и запечатанные личной печаткой Эи.
— Ты не послала их?
— Про ярмарку все правда. Мы нашли ее. Она была не слишком хорошей, но хоть какая-то, так что мы остановились. И там повсюду были гальты. Они приехали из Сарайкета, так что, скорее всего, советники и двор все еще там. Но там были другие, повсюду. Те гальты, которые верят, что план моего отца сработает.
— Те, кто видит в нем выгоду. Работорговцы?
— Брачные посредники, — сказала Эя таким тоном, словно это было одно и то же. — Они ездят по предместьям и составляют списки мужчин, которые хотят, чтобы гальтские крестьянки стали племенными кобылами на их фермах. Восемь полосок меди, если хочешь, чтобы твое имя включили в список тех, кто поедет в Гальт. Или две серебра для другого списка, если хочешь, чтобы девушку привезли сюда.
Маати почувствовал, как живот скрутило. Это пошло дальше, чем он осмеливался думать.
— Конечно, большинство из них мошенники, — продолжала Эя. — Берут деньги у отчаявшихся людей и исчезают. Не знаю, сколько их там. Сотни, мне кажется. Но, Маати-тя, ты знаешь, что произошло той ночью, когда я уехала? Все гальты ослепли. Все, одновременно. Больше никто не беспокоится о том, что произошло с моим братом и девушкой, на которой он собирался жениться. Больше никто не говорит об императоре. Все говорят об андате. Они знают, что какой-то поэт пленил Слепоту или что-то в этом роде, и напустил его на гальтов.