И, будто этого было мало, подъезжая к мосту Святого Беренгара, карета вдруг остановилась так резко, что Фолтрейн едва в неё не врезался.
— Да чтоб тебя черти драли! — крикнул он кучеру. — Чего встал⁈
Но никто не ответил. Сир Гильям объехал карету спереди и грязно выругался от увиденного: из пухлого живота кучера торчало оперение стрелы. Глубоко вошла, умер почти сразу, едва успел рвануть на себя вожжи и остановить лошадей.
— Сир Гильям? — донеслось из окна кареты. — Что случилось? Почему мы стоим?
— Дерьмо собачье случилось, ваше величество, — процедил он в ответ, оглядевшись.
Со всех сторон карету окружили оборванцы, вооружённые кто чем: дубины, ножи, топоры, кто-то даже разжился копьём или алебардой, наверняка из бывших стражников. Фолтрейн вряд ли сумел бы сосчитать их, даже если бы захотел.
— Вокруг, живо! — крикнул сир он железным братьям, и из кареты тут же выскочил магистр Эрниваль, сжимая в руках шипастую палицу в виде сжатого кулака.
«Славно, — подумал Фолтрейн, — хоть погляжу, годится ли красавчик на что-нибудь, кроме как девчонке пятки лизать.»
— Смерть самозванцу! — выпалил один из нападавших и понёсся вперёд с копьём наперевес.
Он метил прямо в грудь Эрниваля но просчитался: магистр увёл его оружие в сторону, а в следующее мгновение палица превратила лицо в котлету.
Однако это ничуть не охладило пыл остальных оборванцев, напротив, они ринулись в атаку, выкрикивая нечто похожее. Завязалась кровавая бойня. Братья Железной руки сражались со звериной свирепостью, а кольчуги под серыми балахонами делали своё дело, но нападавших было слишком много, чтобы совсем избежать потерь среди воителей братства.
Магистр Эрниваль разил без пощады, без пощады обрушивая стальной кулак на руки и головы. Изуродованное лицо, искажённое ненавистью, забрызгало кровью, серая накидка побагровела, будто от тяжёлого ранения. Но если магистр и был ранен, то вида нисколько не подавал.
Фолтрейну же к подобному было не привыкать. И конным, и пешим, он зарубил бессчётное число имперских солдат в годы войны, а у этих оборванцев почти не было шлемов, так что бил рыцарь просто, скучно, почти лениво. Крестьянские сыновья, трактирные мордовороты, даже бывшие стражники — все они были просто не в состоянии навредить ему, облачённому в тяжеленные парадные латы… но вот один из них нашёл другой способ.
— Смерть… Самозванцу… — прокричал детина, вонзая копьё в конскую грудь.
«Что они, мать их, несут?.. — успел подумать Фолтрейн, спрыгивая с падающего коня. — Чёртовы ублюдки, придётся возвращаться в замок пешком…»
Он воткнул остриё меча в живот убийцы своего коня и тут же врезал латной перчаткой по лицу другому. Тот схватился за окровавленный нос, получил стальным лезвием в бедро, и рухнул, как подкошенный. Фолтрейн потратил всего секунду, чтобы прикончить его, но этого хватило, чтобы вскользь получить чем-то тяжёлым по голове.
В горячке боя удар в парадный шлем мог бы показаться чуть сильнее пощёчины, если бы не проклятый зуб. Ужасающая боль прокатилась по телу огненной волной. Она перебила дыхание, впилась в самые кости, разорвала разум тысячью лезвий. Фолтрейн издал столь душераздирающий вопль, что на мгновение замерли все: и оборванцы, и серые братья, и даже сам магистр.
Рыцарь резко обернулся и увидел перед собой безусого парня, почти мальчишку, с круглыми от ужаса глазами. Он сжимал в дрожащих руках простую дубинку, вроде ножки, выломанной у табуретки, выставив её перед собой безо всякой надежды. И сир Гильям Фолтрейн не собирался эту надежду давать.
Схватив меч обеими руками, точно палач, рыцарь взревел от ярости и обрушил на голову противника пять фунтов закалённой стали. Клинок совсем немного промахнулся, но роли это не сыграло: чудовищный удар разрубил парня на две половины, от плеча до самых бёдер.
Оборванцы дрогнули, но не отступили. Более того, в карету полетели горящие факелы. Но тут кстати подоспела подмога: ещё один отряд братьев в сером, что патрулировал улицу. Они ударили нападавшим в тыл и те оказались зажаты в тиски. Сбежать удалось немногим.
Меч Фолтрейна окрасился алым до самой гарды. Сегодня он постарался на славу: успел снести пару голов и вспороть с полдюжины животов. Рыцарю давно не доводилось участвовать в подобном, и только сейчас он понял, как скучал по битве. Дыхание стало тяжёлым, со лба стекали капли пота, даже боль в чёртовом зубе притупилась и стала вполне терпимой.
Воздух пропитался железистым запахом крови, но вдруг нос уловил нечто иное: едкий запах дыма. Словно резкий рывок вернул Фолтрейна в реальность. Он обернулся и увидел, как из окна кареты вырываются языки пламени.
Рыцаря охватило ещё одно почти забытое чувство: ужас. В голове пронеслись все возможные проклятья, которые он слышал за свою жизнь. Он рванул к карете, сбив с ног брата Железной руки, и увидел, как Эрниваль выволакивает оттуда королеву.
— Вы целы? — спросил Фолтрейн, не узнав собственный голос. Всё, о чём он мог сейчас думать, это что с ним сделает король, если хоть волос упадёт с головы новой королевы.
— Да… сир Гильям… — хрипло ответила та и закашлялась. — Пламя… не успело перекинуться на обивку…
— Слава богам… — выдохнул рыцарь, но в голове тут же вспыхнуло внезапное осознание. — А мальчишка? Мелкий Рейнар? Где он⁈
— Вспыхнули занавески, он испугался… Выскочил в окно… Я думала, он где-то здесь.
Королева недоумённо глядела на Фолтрейна своими серыми глазами, а тот едва удержал в себе поток проклятий, которые ему хотелось обрушить на неё.
— Делвин! — позвал рыцарь, оглядевшись. — Дееелвииин! Кто видел его? Мальчишка, светлые волосы, чёрная одежда!
— Кажется, я… — неуверенно отозвался один из братьев в сером. — Пока бились, вон там белобрысого мальчишку заметил. Значения не придал, не до того было…
— Видел, куда он делся? — Фолтрейн налетел на монаха коршуном.
— Вроде побежал куда-то туда…
Серый брат махнул палицей на восток. «Дерьмо…» — пронеслось в голове рыцаря.
Фолтрейн не знал более запутанного и мрачного места в Энгате, чем восточная часть столицы. Из окон башни гвардии она выглядела гигантским муравейником, лабиринтом плотно прижатых друг к другу домов, чьи тёмные кривые крыши ближе к зиме заволакивало сизой дымкой. Громадная грязная лужа, раздувшаяся опухоль, обрамлённая городской стеной. Именно там находилась печально известная Висельная улица. И именно там предстояло искать мальчишку.
— Ты, — сказал Фолтрейн серому брату, что видел Делвина, — пойдёшь со мной. Вы двое тоже, — добавил он паре монахов, которым не повезло оказаться к нему ближе остальных. — Пойдём искать мальчишку.
Братья, к которым обратился рыцарь, вопросительно взглянули на Эрниваля, тот одобрительно кивнул и утёр кровь с лица.
— А вы, магистр и остальные, сопроводите её величество в замок, — продолжил Фолтрейн. — И захватите с собой вон того ублюдка.
Рыцарь кивнул в сторону одного из нападавших, что пытался уползти, волоча за собой перебитую ногу.
— Пусть расскажет, кто стоит за всем этим дерьмом. А заупрямится — мастер Уоллес будет рад поговорить с ним с глазу на глаз.
Сказав это, Гильям Фолтрейн отправился прочь, и трое монахов в сером последовали за ним. Они прочесывали город до самого вечера. От вида рыцаря королевской гвардии в парадных доспехах, покрытых чёрными брызгами запёкшейся крови, горожане бледнели и начинали заикаться. Однако ноющая боль в сломанном зубе, должно быть, придавала Фолтрейну очень убедительное выражение лица, поэтому люди тут же выкладывали всё, что видели и слышали о белобрысом мальчугане в дорогом с виду камзоле, что нёсся сломя голову.
В конце концов, слухи привели рыцаря туда, куда он меньше всего хотел попасть. Туда, где начиналась проклятая Висельная улица.
Вокруг не было ни души. Слева журчала речушка, от которой несло тиной и мылом, справа в куче мусора копошилась пара тощих свиней. Где-то скулили и лаяли псы. Вдалеке донеслись звуки вечернего колокола.