Мы заказываем что-то под названием «мясная тарелка с большой задницей», без шуток, это действительно название в меню. Затем каждый из нас заказывает по паре блюд на выбор: взбитый сладкий картофель, запеченную фасоль, листовую капусту, запеканку из зеленой фасоли, макароны с сыром, салат из капусты и кукурузный хлеб. У меня слюнки текут.
— Есть ли шанс, что ты захочешь осмотреть какие-нибудь местные достопримечательности? — решаюсь задать вопрос и делаю глоток чая со льдом.
Я понимаю, что Генри не очень-то любит путешествовать, но мне бы не хотелось отказываться. Как я и ожидала, он выглядит смущенным этим вопросом, что не так уж и необычно для него. И все же, то, как он ерзает на стуле, заставляет меня задуматься, о чем он на самом деле думает. Когда он не отвечает, я продолжаю в том же духе.
— Променад на Венис-Бич — это круто. Мы могли бы взять урок серфинга на пляже Малибу, посетить обсерваторию Гриффита или красивые сады в Гетти-центре. Если тебе совсем не по себе, мы могли бы прогуляться до вывески «Голливуд». В первые несколько недель моего пребывания здесь Бет показала мне все эти места, и я была поражена красотой Калифорнии. Это совсем не то, что Нью-Йорк.
Генри просто смотрит на меня и потягивает свою колу. Тогда ладно. Вместо этого мы обсуждаем его поход в ресторан, пока официантка не приносит еду. Стол внезапно заполняется небольшим угощением. Я накладываю себе на тарелку и откусываю первый кусочек свиной отбивной в кленовой глазури, которая тает у меня во рту.
— О Боже, — простонала я, когда вкус блюда коснулся моего языка.
Кажется, Генри это понравилось, и он улыбнулся моей реакции.
— Тебе нравится? — спрашивает он.
Я никогда не видела, чтобы он выглядел полным надежды.
— Это удивительно. Поблагодари от меня твоего консьержа.
— Это не Мейсон нашел это место, — сообщает он.
На его лице появляется выражение сожаления? Генри — настоящая загадка.
— Тогда кто же это сделал? — спрашиваю я.
Он ерзает на стуле, на мгновение замирая, словно решая, говорить или нет.
— Я бывал здесь раньше, — говорит он безразличным тоном, как будто это самая безобидная информация, которую он мог сообщить.
Я настолько ошеломлена его словами, что перестаю жевать и грубо проглатываю еду.
— Ты раньше бывал в Лос-Анджелесе? — выдыхаю я.
Его губы сжимаются в тонкую линию, и он кивает.
— Не только в отпуске, но и я… Я здесь вырос, — услышав это откровение, я со стуком кладу вилку на стол.
— Ты вырос в Лос-Анджелесе?
— Да, все откуда-то родом.
Его тон внезапно становится нетерпеливым, как будто его беспокоит эта информация. Я жду в ошеломленном молчании. Я не хочу совать нос в чужие дела. В конце концов, он мог бы просто солгать и сказать, что это место нашел его консьерж.
Я думаю, он действительно хочет открыться, хотя ему явно тяжело делиться. Единственное, что сейчас нужно сделать — это сохранять спокойствие. Я откусываю еще кусочек этого невероятного блюда, особенно сладкого картофеля со сливками, который тает у меня во рту. Похоже, моя тактика срабатывает, потому что Генри начинает снова.
— Я полагаю, моя мама все еще живет здесь.
Я киваю.
— Как думаешь, ты попробуешь встретиться с ней, пока будешь здесь?
Вот, это прозвучало непринужденно. Не пугай диких животных, особенно когда такое редкое событие разворачивается прямо у меня на глазах.
— Я давно с ней не разговаривал, — сообщает он как ни в чем не бывало.
Стараясь изо всех сил сохранить невозмутимое выражение лица и не показать своего удивления, я размышляю о том, как одиноко я бы чувствовала себя в этом мире, если бы не знала, что у меня есть родители.
Чувствует ли Генри себя одиноким здесь? Возможно, он же не в Порт-Провиденсе со своими лучшими друзьями и не в городе, где люди сплочены и всегда готовы помочь друг другу?
— Полагаю, это означает, что тебе не нужно осматривать туристические достопримечательности, — говорю я с мягкой улыбкой, давая ему высказаться на тему разрушенной семьи.
Генри приподнимает губу.
— Нет, но есть одна вещь, которую я бы хотел сделать, пока нахожусь в городе.
— Да? — спрашиваю я, любопытствуя, что Генри считает достойным своего времени.