Ее милое, слегка бледное личико не казалось утомленным, а ведь, как она сама рассказала, они с отцом уже проделали немалый путь поездом из Одессы в Москву, и теперь, без передышки, ехали до Петербурга. Редкое мелькание фонарей на полустанках, где ночной поезд даже не утруждался делать остановки, и тусклый свет ламп в вагоне придавали нечто необъяснимое и привлекательное поистине сказочному образу Анастасии. Ее лицо то уходило вдаль, то приближалось, каждое такое мгновение принимая новые, такие знакомые и прекрасные черты.
В светлом образе этой девушки по юности лет легко нашли себе место милая, нежная доверчивость и пытливый ум, соединенные изяществом и красотой. С нее хотелось писать картины, если бы только Леонид Егорович умел переносить охватившие его чувства через кисть и краски на полотно холста.
- Свет ночной, ночные тени... тени без конца... ряд волшебных изменений милого лица, - на выдохе пробормотал Оболенский, какие-то малознакомые ему стихотворные строки, которые он так и не вспомнил где слышал или читал.
- Что вы сказали? - переспросила девушка, подавшись ближе к нему лицом так близко, что до заветного поцелуя осталось не более двух пядей, и отчего молодого человека слегка бросило в жар.
Тревожное чувство о том, что им двоим предстоит расстаться совсем скоро и, вероятно, не доведется случая никогда более встретиться снова, кольнуло в груди Оболенского.
- Нет, нет, ничего особенного, - едва слышно и хрипло ответил он, и девушка снова отодвинулась назад, прижавшись спиной к стенке дивана.
Тогда Леонид Егорович сначала достал из кармана платок, а затем нарочно уронил тот под ноги Анастасии. Тем самым Оболенский подарил себе очередной шанс наклониться к ней ближе и украдкой заглянуть в ее лицо в надежде, что желание поцелуя не показалось ему и оно было обоюдным. Но девушка не подалась на провокацию и не сдвинулась с места, лишь одарив молодого человека нежной улыбкой и вопросительным взглядом с томной, чарующей поволокой.
- Что ж, - вздохнул Оболенский. - Слушайте...
По случаю празднования Дня Ангела Глафиры Никитичны в доме полицмейстера Петра Сергеевича Боголюбова собралась шумная компания. На званом обеде присутствовал весь высший свет не только уездного центра, но и всей Курской губернии. Кроме именитых помещиков, Петра Сергеевича и его супругу Глафиру Никитичну почтили своим визитом губернатор, вице-губернатор, почтмейстер и прокурор, да все с супругами. Музыка, брызги шампанского, смех и табачный дым заполнили весь дом. Гостей и прислуги было много, но никто так и не смог дать точного описания убийцы, а ведь она была там среди них.
- Вы сказали... была? Одним словом, убийца был... женщиной? - удивленно переспросила Анастасия.
- Так точно-с.
- И как это никто не смог запомнить, как она выглядела? Она была, простите, на столько дурна собой или проста лицом, что не оставила никаких примет?
- Отнюдь! Сказывают, она была чертовски, как хороша. Да только ведь все дамы были в платьях, при прическе и в украшениях, опять же, простите великодушно... декольте... Словом, одна лучше другой. Нравы светского общества не чужды и в провинции, ну да вы, должно, понимаете меня.
- Могу себе представить, - скромно улыбнулась Анастасия, застенчиво краснея, и как бы невзначай коснулась пальчиками расстегнутых двух верхних пуговиц тугого ворота на своем платье.
- Все приглашенные гости известные, между собой хорошо знакомые... А та молодая дама была одна... неместная, малознакомая, к слову, чужая. Прибыла она среди прочих гостей, долгих разговоров ни с кем не заводила, вина пила умерено, именинницу поздравила, да и пропала.
- И все? - переспросила Анастасия, первой нарушив паузу, возникшую следом за речью собеседника.
- Нет, не все, - ответил Леонид Егорович. - Через четверть часа после ее таинственного исчезновения в кабинете полицмейстера был обнаружен труп самого хозяина дома... Несчастного господина Боголюбова Петра Сергеевича.