Десантный отряд до получения пайка остался без курева. Электрики уже скурили тростниковые каркасы своих фуражек, мелко накрошенные и завернутые в туалетную бумагу - неотъемлемый предмет снаряжения.
Неприятеля не было и не предвиделось, но десанту приходилось сидеть на берегу, - он тоже был привязан. Этот факт и последовавший удачный пуск динамо настолько утешили Болотова, что по возвращении на "Кок-рэн" он сразу согласился принять участие в последнем изобретении Дольберга - охоте на уток из тридцатисемимиллиметровой пушки.
Охотились с парового катера, а потом в его кокпите на примусе варили рваных картечью уток с томатами.
- Скоро пойдем домой, - сказал Дольберг, обсасывая утиную ногу. - Война когда-нибудь кончится.
- Она уже давно кончилась бы, если бы не измена русских, - ответил лейтенант резерва Мак-Небб.
Болотов почувствовал, что встает. Сейчас он перешагнет через банку и ударит Мак-Небба между глаз. Но есть ли из-за чего драться? Он улыбнулся, протянул свою тарелку Дольбергу и попросил добавить утки с томатами.
Возвращаясь на крейсер, обогнали шедший с моря тральщик Т-23. Он привез почту из Мурманска. На имя Болотова пришел узкий серый конверт, но Болотов, не читая, выбросил его за борт.
18
- Ванна, сэр!
Болотов теперь спал в каюте Дольберга, посланного на неделю в десантный отряд. У Дольберга был свой порядок: одиннадцать пар начищенной обуви стояли на книжной полке, а книги кучами лежали под койкой. Дольберг утверждал, что ботинки много красивее книг, а книгу, лежа на койке, значительно удобнее доставать из-под себя. Сперва этот порядок Болотова радовал, - хоть чем-то он отличался от благополучия прочих кают. Потом наступила реакция: отменная, пахнущая кремом обувь смертельно надоела. Теперь не хотелось ее видеть, не хотелось раскрывать глаза.
- Ванна, сэр!-любезно настаивал вестовой Донль,
Неужели вестовому Донлю нравится каждый день выскакивать из,койки в шесть часов, чистить лейтенантские сапоги, подавать за столом, а в свободное время заниматься строевым учением?
- Донль!
- Есть, сэр! - И, пока Болотов собирался с мыслями, добавил: - Ванна для вас готова, сэр.
- Донль, куда вы поедете, когда в Англии будет революция?
Вестовой Донль понял не сразу. Переступил с ноги на ногу и нерешительно протянул Болотову мохнатую простыню. Потом, вдруг заморгав глазами, сказал:
- В Чизвик! - И сразу поправился: - Не могу знать, сэр... Уже половина восьмого.
Значит, надо ехать в Питэр.
После ванны и завтрака Болотов направился к капитану Фэйри. Проходя белым стальным коридором мимо часового у денежного ящика, старался убедить себя, что в Мурманске не остановится. Что не думает о выброшенном за борт сером конверте.
В просторной, затемненной шторами каюте капитан предложил кресло и сигару. Выслушав внимательно, сказал:
- Адмирал Кемп приказал мне вас не откомандировывать.- Молча придвинул к Болотову виски, сифон и высокий стакан. - Я полагаю, что адмирал считает вашу работу на "Кокрэне" полезной, и я вполне согласен сего оценкой. Вот почему я отпущу вас в Мурманск по личным делам сроком на одну неделю. Вам нужно освежиться, мистер Болотов... Довольно? - Это относилось к нали" ваемому освежительному напитку.
- Вполне достаточно, сэр.
- Завтра идет в Мурманск Т-23. - И, посмотрев свой стакан на свет, капитан Фэйри покачал головой. - Мы к вам очень привыкли, и я искренне сожалею, что вы к нам не вернетесь. Ваше здоровье, сэр.
Волна была в пять раз длиннее тральщика. Серая и низкая, она шла от норд-веста, белой пеной сверкая у береговой полосы. С креном на правую тральщик постепенно лез кормой вверх и, перевалившись на другой борт, так же постепенно падал вниз. Он шел медленнее волны.
Скучно жить на такой раскачке. Скучно, что весь мир уже который год качается на обгоняющих его волнах. Поэтому Минька Павлухин, командир Т-23, и Григорий Болотов, безработный член Центромура, пили ром. Закусывали его толстым шоколадом и сладким сгущенным молоком, но от этого веселее не становилось.
В окнах штурманской рубки, накренившись, падали берега и наискось взмывало солнце. Ром не мог заполнить пустоты, в которую проваливалось сердце.
Морж, питомец океана, Затыкает шляпу льдом, Чтобы не было тумана В свежем воздухе морском!
Было жаль моржа, осужденного создавшимся порядком вещей на неприятности, было жалко самих себя, пьющих поганый ром на разболтанной посудине, но весело не было. Бросили и легли спать.
Проснулся Болотов от топота над самой головой. За скрежетом штуртроса ударил орудийный выстрел и вздрогнули переборки. Выскочив из люка, Болотов увидел полную палубу людей. Откуда на тральщике столько народу?
На носовой орудийной платформе стоял, точно каменный, комендор, но пушки не было. Был только станок с ажурной прицельной рамой.
- Что такое? - закричал Болотов.
- Соскочила, - шатаясь, ответил Павлухин. - Сам видел: от выстрела прыгнула задом за борт. Лопнуло что-то...
- А-а-а-а!- вздохнула толпа.
Вздохнула, точно на фейерверке, но фейерверк прозвенел над головами снарядом и с правого борта рассыпался стеклянным столбом.
- Лодка, - объяснил Павлухин. - Стреляет, стерва! И ром не допили. Жалко!
Только теперь Болотов увидел по корме низко лежавшую в воде подводную лодку. Второй выстрел - круглой вспышкой, всплеском недолета, скрежетом осколков, водяной пылью по палубе.
Павлухин вдруг забегал:
- Вниз! Надо на бережишко, а они машину бросили. Которые духи - вниз! Язвие, ястрие, - вниз!
Двое машинистов, очнувшись, спрыгнули в люк. За ними механик в одном белье и до глаз черный кочегар. Болотов тоже рванулся к люку - привычка звала в машину. Но на бегу передумал: надо на мостик, оттуда виднее и не так страшно.
Толчок - точно тральщик врезался в стену. Падая, Болотов слышал веселый окрик Миньки Павлухина:
- Головой!
Когда вскочил, увидел вместо орудийной платформы с комендором разорванный полубак и сквозь него сверкающее море. По инерции бросился вверх по трапу. На мостике на штурвале стоял штурман Класт. Он курил длинную вечную сигару.
- Успеем? - спросил Болотов.
Класт взглянул вперед. До входа в губу -два кабельтова, но выскакивать на входной риф не следует. Значит, еще шесть до подходящих камней. Ход десять узлов - восемь кабельтовых, - около пяти минут.
- Нет.
Труба вдруг исчезла, и на мостик повалил тяжелый дым. Болотов, кашляя, вцепился в поручень. Все равно уходить некуда.
- Сдавайся! - кричали внизу.
- Нечем! - ответил голос Павлухина.
- Как нечем? - вслух удивился Болотов, но сразу понял: очевидно, мачта с флагом на гафеле сбита, и нечем показать, что тральщик сдается.
Новый взрыв, новые крики, в дыму, разлетаясь в щепы, промелькнула шлюпка и рванул удар - самый сильный. Свист пара, нарастающий крен, но страшнее всего сознание: сейчас придется лезть в нестерпимо холодную воду. Расшнуровывая ботинки, Болотов увидел вспышку. Потом была темнота, и в нее упала последняя мысль: к счастью, не пришлось!
И почти сразу же перед глазами закружилось светлое небо. Качались облака и солнце. Дымя, падал засевший в камнях тральщик, а за ним темная полоска на воде. Во второй раз Болотов ее узнал. Это была подводная лодка. Она кончила свое дело и теперь смотрела молча.
Голова его лежала на планшире шлюпки. Волнамя скользила шлюпка, и волнами охватывала голову тупая боль, - вот отчего все качалось. С трудом он обернулся - шлюпка была полна народу.
- Сколько же?
- Шестеро, - из-за спины ответил голос Класта. - Павлухин тоже.
Костя Гарьковенко жил в чайном домике. Жил легко и просто, пока однажды, после ужина, доктор Казаринцев по ошибке не вышел вместо двери в противоположную стену его дома, разломав ее сверху донизу.