Темирхан плавно убирает свободный ход. Дышит. Вдох. Выдох. Ещё чуть-чуть, и всё закончится.
Внезапно кто-то набросился на цель и, прикрыв телом, повалил на диван. Из-за гирлянд на окнах сложно было сразу разобрать, что произошло. Присмотревшись, Темирхан увидел двоих мальчишек, близнецов, лет восьми, что залетели в комнату. Они даже не сняли толстые белые свитеры с высоким горлом и, не теряя времени, напали на отца, надеясь легко одолеть гору мышц. Но тот, застигнутый врасплох сорванцами, завалившими его на спину, вышел из оцепенения и начал сопротивляться. Густая ухоженная борода щекотала лица мальчишек и они, продолжая смеяться, карабкались на папу. Он поддавался, аккуратно выходя из захватов маленьких борцов, но они не выпускали его из цепких рук. Не сдавались и, прыгая на диване, атаковали снова и снова.
Вскоре один из них увидел большую коробку и, оставив братишку одного бороться с отцом, бросился к столу. Второй, оказавшись под отцом, не дождавшись помощи и почувствовав, что силы стали не равны, начал искать глазами напарника. Увидев, что тот стоит у стола и разглядывает коробку, начал изворачиваться и вырываться из крепких объятий отца, который уже тискал его и подкидывал вверх.
И вот они уже вдвоем стоят перед цветастой коробкой и что-то увлеченно рассматривают. Оба черноволосые, с длинными ресницами и карими глазами, как у отца.Щеки у сыновей ещё горят с мороза, а внимательные глаза не выпускают из виду то, что находится на столе. В проем двери вышла девушка. Поставив полные пакеты на пол, она скрестила руки на груди. Грозный Бувайсар, увидев осуждающий взгляд, съежился. Он ослабел перед её красотой. Бежевое платье в пол не скрыло линий её изящной фигуры, лишь подчеркнуло женственность. Густые черные волосы, прямые, словно нарисованные, брови, и длинные объемные ресницы передались мальчикам от мамы.
Укрывшись за спинами сыновей, Бувайсар развел руками и указал на детей. Мол, «это они, не я». Такой ответ не устравил её. Видимо, Бувайсар забежал домой раньше, чтобы спрятать подарок, но увлекся изучением и не услышал, как дети зашли домой.
Взрослых прервали близнецы, извлекающие паровоз с красными вагонами и железную дорогу из коробки. Родители улыбались, слыша их возгласы и видя вскидывающиеся руки. Один подбежал к маме, показывая что-то из комплекта и что-то оживленно объясняя. На этом конфликт сам себя исчерпал, и мать, взъерошив ребёнку волнистые волосы, наклонилась, поцеловала его и, взяв пакеты с продуктами, ушла на кухню готовить праздничный стол.
Ситуация усложнилась. Темирхан не знал, что делать: ждать момента, когда Бувайсар останется один, или стрелять сейчас. Растерянность овладела им. Цель дома, в ближайшее время никуда не денется, надо хорошо подумать.
Глаз начал утомляться. Отпустив спусковой крючок, Темирхан выдохнул и отвернул голову, позволяя зрачку сфокусироваться на куске оторванных зеленоватых обоев, что лежал на полу у деревянного треснувшего плинтуса. Разрядка для глаз. Включенный ночник, направленный на стену, давал рассеянный свет, отгоняя полумрак. Немного отдохнув, Темирхан снова повернул голову, и тут ему на глаза попалась фотография.
Фотография, где на его плечах сидит улыбающаяся дочка в ободке с розочкой, который она так любила. И жена, счастливая, стоит рядом, в длинном, нежно-бежевом платье. А по бокам стоят две опоры, два охранника, два старших сына. Разница в несколько лет не чувствуется: всегда вместе, одеваются одинаково, даже стоят одинаково. Вот прямо как сейчас, на фото. Ноги на уровне плеч, а руки скрещены на груди. Красивые, крепкие, пышущие здоровьем парни, у которых впереди много побед и счастливых моментов. А теперь двоих с семейной фотографии не хватает в жизни. Одна часть семьи познала смерть, а вторая живёт в кромешном горе. Темирхан помнил тот счастливый день — жена уговорила сфотографироваться всех вместе. Будто чувствовала.
Слёзы засверкали в глазах, размывая видение.
– Нет, не сейчас, – он вытер рукавом лицо, последний раз взглянул на фотографию и убрал в сторону.
В голове родилась безумная идея. Идея, которую он сразу откинул. Идея, которая была ему противна. Он ненавидел себя даже за то, что мог подумать об этом.