На черной бархатной подложке лежал человеческий глаз. Чистый, не окровавленный, но с сосудиками и вырванными нервами.
Цзян Чэн выругался.
========== 15. Дело о музыкальной шкатулке: Часть первая ==========
К вечеру второго дня доставили еще четыре шкатулки. Все — похожие как близнецы на самую первую. Светлое дерево без резьбы. Внутри — отделение, выстеленное черным бархатом.
На бархате — «сюрприз».
Палец. Ухо. Отрезанные губы. Второй глаз.
Лань Сичень вертел в руке снятую сургучную печать. На печати был знак Иньян. И больше ничего.
— Интересно, это один человек, — проговорил Цзян Чэн, — Был.
— Не думаю. Глаза различаются размером.
— У людей многие органы могут различаться размером, — сказала Вэнь Цин, пинцетом держа глаз перед собой, — Так что, ничего удивительного, если один глаз больше, а другой меньше.
— Может, один. А может, и разные… — проговорил Лань Сичень задумчиво.
— Кто отправитель? — спросил Вэй Усянь, катая отрубленный палец по столешнице. Цзян Чэн скривился.
— Неясно. Почтовое отделение за западе города. Привез посылки какой-то человек, Лао Чунь, которому заплатили золотом.
— И кто заплатил?
— Кто-то в маске Цюй Юаня*. Лань Чжань нашел Лао Чуня, который отправил посылки, но он всего лишь посредник.
— В общем, пока мы стоим и топчемся на месте. Но… Уже кое-что ясно, — проговорил Вэй Усянь, — человек, изготовивший шкатулки с подарками, знал про наш отдел. Это какой-то намек, угроза или просьба о помощи.
— Просьба о помощи? Ты издеваешься? — громко сказал Цзян Чэн, — Это явно угроза.
— Так или иначе, нам придется поиграть в игру «найди отрубленную часть тела и собери человека». — Вэй Усянь подкинул палец в руке. — И что мы потом с этим трупом будем делать?
— Боги, — вырвалось у Цзян Чэна, — Иногда от твоего цинизма мне тошно.
Вэй Усянь усмехнулся.
— Ну ты же сам только что говорил, что это угроза. Кто-то закидывает нас частями тела мертвеца. Или мертвецов.
Цзян Чэн махнул рукой.
***
Цзян Чэн стал срываться. Сны о разрушенной шесть лет назад Пристани Лотоса, еще неясными тенями, начали являться в его ночи. Наверное из-за того, что Вэй Усянь стал опять использовать свою силу — через столько лет. Или то, что глаз на черном бархате напомнил еще один глаз — чей-то, слуги, наверное. Цзян Чэн надеялся, что слуги.
Цзян Чэн по вечерам возвращался в их с Лань Сиченем квартиру: тот встречал его молча, не осуждающе — и ни одного, совершенно ни одного слова. Он наливал ему остывший зеленый чай в пиалу и ждал, пока Цзян Чэн скинет обувь и куртку, возьмет пиалу и выпьет ее содержимое одним глотком.
— У нас пахнет табаком. Ты опять курил трубку, — говорил Цзян Чэн.
Лань Сичень разводил руками.
— Я старался проветривать.
— Плохо проветривал, — пенял Цзян Чэн и шел в уборную, чтоб умыться.
Они сделали себе европейскую уборную, с ванной, унитазом, рукомойником. Не ходить же через двор в общую и не сидеть же над дыркой в полу.
Цзян Чэн сбрасывал одежду и шел к ванной. Ванна уже была полна остывшей воды. Лань Сичень никогда не знал, во сколько вернется Цзян Чэн.
Цзян Чэн остервенело стягивал с плеч рубашку. Выпрыгивал из брюк и белья, пинком отправляя ком в дальний конец комнаты. Распускал волосы одним рывком, морщась от боли. Снимал с пальца Цзыдянь, кидал его в угол. Какое-то мгновение он медлил, ощущая как на него, голого, смотрит стоящий в дверном проеме Лань Сичень. Цзян Чэн не видел, но знал, сколько любви было в этом взгляде. Не вожделения, именно любви. Он смотрел на него как на произведение своих рук, созданное им, на что-то самое красивое на свете.
«Отвратительно», — хотелось прошептать Цзян Чэну.
Тогда он залезал в прохладную воду. Волосы быстро намокали и плавали в воде как водоросли. Свечи в помещении давали немного света, но в такие моменты Цзян Чэн не любил оглушающего света ламп. Свечи — лучше. Интимнее, что ли. Спокойнее.
— Тебя оставить одного? — спрашивал, как обычно, Лань Сичень.
С некоторого времени — может быть, неделю назад, или даже больше — все их реплики звучали одинаково. Цзян Чэн произносил свою, чтоб Лань Сичень ответил свою. Я задаю ответ, ты отвечаешь вопрос. И они меняются местами. И они ничего не значат, пусты в своей бессмысленности. Просто звуки, рожденные ни для кого, ни для чего.
— От тебя пахнет опиумом. — в какой-то момент и эта реплика Лань Сиченя неизбежно повисала в воздухе. Каждый вечер.
Лань Сичень всегда произносил ее очень тихо, почти шепотом. Но почему-то она всегда звучала как пощечина.
Каждый вечер через мгновение Цзян Чэн закрывал глаза и нырял под воду. Неизбежно.
***
«Он говорил, что я не пользуюсь своей силой» — вспоминал Цзян Чэн.
Мысли его были горькими.
— А зачем мне ею пользоваться? — говорил он уже вслух, — Зачем? Чтоб увидеть неизбежное?
Чтоб увидеть, что я никого не спасу, как не спас Юньмэн Цзян?
Цзян Яньли простила Вэй Усяня. А Цзян Чэн так и не смог. Он был до краев полон злостью, болью, отчаянием, сожалением.
Любовью и завистью.
Потому что та сила, которую хотел себе Цзян Чэн, досталась Вэй Усяню.
Потому что Вэй Усянь не убил тогда его. А он не убил Вэй Усяня.
Потому что он верил Вэй Усяню.
А тот его даже не предал.
Он просто сорвался тогда. Как сейчас срывается сам Цзян Чэн.
Комментарий к 15. Дело о музыкальной шкатулке: Часть первая
* герой праздника драконьих лодок
========== 16. Дело о музыкальной шкатулке: Часть вторая ==========
Лань Сичень отрезал кусочек от упаковочной бумаги и положил его под стекло микроскопа. Ворсинки бумаги напоминали плетение ткани. Лань Сичень еще коснувшись бумаги в первый раз ощутил, что что-то не то. И предположение его оказалось верным.
— Это шелк, — сказал он, повернувшись ко всем.
— Что? — спросил Цзян Чэн.
— Волокна бумаги состоят из смешения собственно бумаги. И шелка.
— Это слишком дорого.
Лань Сичень кивнул.
— И кажется, я знаю, где производят такую бумагу.
Худи Юй — старая, уже закрытая фабрика, производящая бумагу для письма и упаковки. Фабрика уже несколько десятков лет не вела деятельность, обанкротившись. Но Лань Сичень и остальные все равно наведались туда. И не нашли ничего, кроме ветра и солнца сквозь балки перекрытий дырявой крыши.
— Да что же это такое! — Вэй Усянь возмущался, стоя рядом со станком, на котором раньше производили тонкие, почти прозрачные листы. Их обрезки до сих пор по углам гонял ветер.
Цзян Чэн рядом меланхолично жевал неподожженную папиросу.
Лань Ванцзи прогуливался из угла в угол.
— Я узнаю, кто делал последним самую крупную покупку этой бумаги.
Лань Сичень покачал головой.
— Ты, конечно, можешь это сделать… Но продажа последней партии скорее всего была несколько десятков лет назад. И вероятность ее перепродажи тоже велика. В архивах могло ничего не сохраниться.
— Но что-то же мы должны делать.
Лань Сичень печально кивнул.
— Возвращаемся в наш штаб. Попробуем найти что-нибудь еще.
Затем он исследовал шкатулки.
— Они одинаковые. Сделаны вручную, и с определенной любовью. — он покрутил в руках шкатулку. — Детали, правда, заводские. Есть клеймо на внутренних деталях. Но это типовое клеймо и типовые детали. Ничего особенного.
— А если…
— Опять посмотреть на фабрику, на которой изготовили детали? Можно, конечно. Но повторяю, это типовые детали.
Вэй Усянь вздохнул.
На следующее утро привезли грубо заколоченный ящик, в котором оказались отрубленные ноги и руки.
Цзян Чэн долго и красочно матерился.
***
— Тот, кто посылает нам «подарки» — не убийца. Убийца бы не подставился. Тот, кто посылает знает про убийства. И пытается этим что-то сказать.