В тарелке была какая-то каша-размазня малоприятного вида. Понимая, что здесь ничего другого не будет, Микола постарался съесть ее сколько смог. Впрочем, много и не смог бы по другой причине, - очень быстро скомандовали строиться. Набив в рот как можно больше хлеба, запив чаем, Микола торопливо отнес тарелку и стакан на стол к посудомоечной и побежал на выход.
Последнее построение было в 21.30, на вечернюю поверку, после чего дежурный офицер приказал готовиться ко сну. В 22.00 подали долгожданную команду отбой…
-Рота подъем!!!... послышался истошный крик дневального.
Шесть утра. С верхних и нижних полок с грохотом посыпались на пол солдаты. Как-то очень дико было после «гражданки», оказаться среди толпы коротко стриженных, одетых в белуху* парней, падающих как гигантский снегопад сверху на пол, торопливо натягивающих форму. Сразу в строй на взлетку. После построения несколько минут на туалет, умывание и бегом на зарядку…
Очень быстро все почувствовали голод. Здесь кормили каким-то жутким пойлом, да и то съедать обычно не успевали, как раздавалась команда строиться.
Зарядка с каждым утром все более зверская. Обычно впереди несется лейтенант в кроссовках, за ним галопом солдаты в кирзачах, злые и голодные. Если кто-то падал его затаптывали сзади бегущие. Поэтому Микола всегда старался бежать среди последних. Днем опять строевая, муштра, грубые окрики шакалов*, построения через каждые пол-часа. Кто-то не выдержал, ударившись в бега. Их быстро поймали и отправили на «губу»*...
* * *
В помещение почты забежала молоденькая черненькая девушка и, подойдя к стойке заказной корреспонденции, по-привычке протянула паспорт. Работница почты равнодушно окинула ее взглядом, сразу обернулась к полке с ячейками, наполненными письмами. За последний месяц девушка приходила почти каждый день, и она ее хорошо запомнила. На этот раз в ячейке лежал немаркированный конверт на ее имя.
- Дождалась?! – улыбаясь, она протянула письмо девушке.
- Спасибо, спасибо! – Воскликнула девушка, хватая конверт…
Регина присела за свободный стол, вскрыла конверт, и достала сложенный тетрадный листок, исписанный знакомым мелким почерком…
«Здравствуй дорогая!
Наконец-таки выдалась свободная минутка, и я могу написать тебе письмо. Нас закинули в какую-то глухомань в Московской области. Говорят, примерно пол-года будем зависать в учебке, учиться военным премудростям. Как и обещали в военкомате, попал во внутренние войска. С одной стороны стремно, на гражданке их не сильно-то уважают, с другой – какая разница, казарма, она и в Африке казарма. Будь то, хоть стройбат, хоть ВДВ. Везде гоняют, везде муштра.
Что еще о своей жизни рассказать? Утром подъем, построение, кросс на два километра, зарядка. Потом строем с песней в столовую. Затем утренний развод и занятия – в основном, строевая подготовка и уставы. На обед опять строем с песней. После обеда обычно бывает немного времени на отдых, удается бляху почистить на поясном ремне. В три часа снова развод, снова занятия. Вечером ужин, вечерняя поверка. Прогулка по части строем с песней. Вечерние «развлечения»: то соревнования по отжиманию, то еще какую-нибудь хрень придумают. Иногда отдохнуть удается: замполит или лекцию вумную прочитает, или какие-нибудь анкеты писать заставляет. Больше всего напрягает необходимость почти весь день с 6 утра и часов до 9-10 вечера ходить в кирзовых сапогах и в зимней шапке – даже в казарме! Еще одну заботу придумали. Каждый вечер на ворот кителя, со стороны шеи, надо пришивать белую тряпицу – «подшивой» называется. На следующий вечер отдирать, стирать, гладить и пришивать заново. Как здесь говорят, чем бы солдат не занимался, лишь бы только «задолбался». А так, в общем, говорить больше особо нечего. За меня красноречиво скажет безымянный солдатский стихоплет:
«Я в учебку попал, дорогая, в увольнения пока не хожу,
Что касается жизни солдатской, то о ней лучше я помолчу.
Ты с подругами ходишь на танцы, я же строем все время хожу.
Ты руками волосы гладишь – без волос я все время хожу.
Ты с подругами ходишь на фильмы, я с друзьями в наряды хожу.
Вечерами ты книги читаешь, я сижу и уставы учу.
Ты тихонько с кровати слезаешь, и о чем-то мечтаешь своем.
Я же пулею с койки слетаю, от сурового слова «подъем»...»
- Ну, как то так, в общем.
Ты не представляешь как мне тоскливо без тебя. Бывает, задумаешься, вспоминаю тебя, наши встречи теплыми летними вечерами… Твои ароматные гладкие черные волосы, твои глаза… и вдруг грубый окрик и матюки возвращают в реальность. После отбоя плюхаюсь в койку, и снова хочется вспомнить о тебе, но, почти сразу вырубаюсь.
Что еще добавить, пиши, не забывай. Адрес на конверте. Пока служить буду здесь, а там – не знаю. Как карта ляжет. От меня здесь ничего не зависит.
Целую, жду ответа, как соловей лета! Твой Николя!»
Регина аккуратно упаковала письмо обратно в конверт, положила его в сумочку и вскоре выскочила из почты, поспешив домой. Дома, уединившись в своей комнате, она еще раз перечитала письмо, вглядываясь в каждую строчку, вдумываясь в каждое слово…
26 ноября по российскому телевидению сообщили, что антидудаевская оппозиция, вооружённая всеми видами оружия вплоть до танков, вошла в Грозный — однако они тут же были сожжены или захвачены. В танках на самом деле находились офицеры и прапорщики российской армии, завербованные Федеральной службой контрразведки в подмосковных танковых частях. Значительную часть танкистов пленили, многих из побросавших оружие пехотинцев — тоже. Однако в плен брали только солдат и офицеров славянской внешности, попадавшихся чеченцев расстреливали на месте выстрелом в живот…
7 декабря в Москву прибыли еще семь российских военнопленных и останки троих погибших при штурме Грозного. Этот печальный груз, именуемый у военных как «груз 200», в столичном аэропорту встречали без воинских почестей – тихо и скромно.Как нелегальные жертвы необъявленной войны.
* * *
Примерно через неделю, после обеда, когда у солдат имелось немножко свободного времени, в казарму вошел старшина и отдал дневальному стопку писем. Дневальный крикнул кого-нибудь из кубрика, за почтой. Один из солдат, взялся читать фамилии на письмах, остальные хватали полученные конверты, или выкрикивали фамилии адресатов.
- Шамрай!!!... – заорал солдат.
- Иду! – отозвался Микола.
Сразу два письма, одно из дома, другое от Регины. Микола вернулся в кубрик, присел на табуретку, возле окна и торопливо распаковал письмо Регины…
Что в нем было?! Кто знает, о чем может написать девушка своему далекому солдату. Приветствия, слова любви, обычное перечисление событий повседневной жизни. Что еще можно написать о скучной повседневности гражданской жизни… Однако почему-то именно этих писем, этих строк ждет с нетерпением солдат. Почему-то именно они так дороги…
- От телки!? – Послышался рядом голос.
Микола обернулся. Рядом стоял, улыбаясь, Серега Васильченков.
- Авжэж*! – отозвался Микола – как догадался?
- У тебя на роже написано! – Серега взял из его рук письмо и демонстративно понюхал. - Шанель номер пять!
- Юмор в коротких штанишках! Иди лучше бляху почисть, а то уже «шанель» скоро надевать надо будет! – ответил Микола, выхватывая у него письмо…
После развода новобранцев отправили в лен-комнату*. Все сели за парты, замполит начал читать что-то нудное про российскую символику - про герб и флаг. Слушать было неохота, из головы не выходило письмо от Регины. Микола посмотрел в окно, возле которого сидел. Мимо учебки тянулась асфальтовая дорога, за ней виднелось небольшое двухэтажное строение – офицерский клуб, чуть левее – плац, чуть правее одноэтажный корпус санчасти. В промежутках между ними росли аккуратно подстриженные кусты и редкие высокие деревья. Вспоминалась Регина, ее гладкие черные волосы, ее звонкий голос, ее глаза… Вспомнилось как он обнимал ее в последние минуты перед их расставанием… Много бы он сейчас отдал, чтобы вновь обнять ее – крепко-крепко и прижать к себе сильно-сильно, как никогда еще не обнимал и не прижимал…