***
Услышав звон посуды, Гермиона открыла глаза, мечтая тут же провалиться в сон, где она снова была счастлива. Но сон как назло пропал, а домовик, чинно помешивающий что-то в небольшой тарелке, и не собирался никуда исчезать. Она прислушалась. Наверху было тихо. Вероятно, Гарри уже в Аврорате, а Джинни… Возможно, и у нее появились какие-то дела, и она ушла. По крайней мере, ей очень хотелось в это верить. Она не могла сказать с уверенностью, сколько времени провела здесь взаперти. Дни и ночи — все смешалось в темной сырой каморке, куда не проникал солнечный свет. Кое-какое представление о времени суток у нее все же было благодаря домовому эльфу, который появлялся трижды в день в одно и то же время и совершал одни и те же действия, ставшие уже скорее ритуальными. Гермиона подергала рукой, привлекая его внимание, и дождавшись, когда он поднимет на нее огромные водянистые глаза, зашевелила губами:
«Развяжи меня».
Домовик испуганно замотал головой, отчего кончики длинных ушей замелькали в воздухе, и прошептал:
— Хозяйка настрого приказала этого не делать.
«Развяжи меня», — предприняла еще одну попытку Гермиона, с мольбой глядя на эльфа.
Но он пуще прежнего потряс головой и зашептал:
— Хозяйка убьет Уигби. Она отдаст Уигби старой ведьме, которая варит зелье для хозяина. Она убивает эльфов и делает из них снадобья.
Из его глаз полились крупные слезы.
«Я никуда не уйду. Обещаю. Я просто разомнусь и поем самостоятельно, — увещевала Гермиона. — А потом ты снова наложишь чары».
Она не кривила душой. Прекрасно помня выражение лица Джинни, ее странное поведение, она вполне могла допустить, что это не пустые угрозы. Джинни явно не в себе и ей ничего не стоит отдать живое существо на растерзание кому бы то ни было в случае, если эльф ее ослушается.
Прекратив лить слезы, домовик еще какое-то время изучающе смотрел на Гермиону, словно искал признаки лжи. А потом щелкнул пальцами, и невидимые веревки, крепко удерживающие ее в одном положении, исчезли. Гермиона повернулась на бок и провела кончиками пальцев по розовым следам, оставшимся на запястьях. Издав приглушенный стон, она поняла, что исчезло и заклятие беззвучия. Гермиона села на кровать и принялась растирать холодные конечности, чувствуя покалывание.