— А как давно ты служишь семье Поттер? — спросила она наконец. Насколько ей было известно, Уизли никогда не пользовались помощью домовых эльфов. Молли настолько виртуозно владела бытовыми чарами, что могла бы заткнуть за пояс не одного домовика. Не может быть, чтобы Джинни справлялась хуже. Что до Гарри, то он тоже освободил Кричера еще в последний год войны. Тот, разумеется, отказался принять столь ценный дар, но взаимоотношения между ними были скорее дружескими, чем хозяйско-рабскими.
— Уигби служит здесь с тех пор, как его продала старая колдунья, — всхлипнув, проговорил он, и по его морщинистому лицу скатилась огромная слеза.
Гермиона нахмурилась, решительно не понимая, о какой старой колдунье идет речь.
— Старая колдунья… — задумчиво прошептала она, перебирая в памяти всех известных ей волшебниц, которых можно было соотнести с таким описанием, начиная с профессора МакГонагалл и заканчивая тетушкой Мюриэль.
Но Уигби продолжил на этот раз без наводящих вопросов:
— Старая колдунья Геката живет в маленьком доме высоко в горах совсем одна. Она варит зелья и снадобья для безнадежно больных волшебников. Она использует для них… — Уигби сгорбился, и плечи его вновь затряслись от беззвучных рыданий.
— Я поняла. Но как она связана с Джинни?
— Деток у них нет, — опять всхлипнув, пояснил Уигби таким тоном, будто это было самой очевидной вещью в мире.
Гермиона кивнула. Разрозненные фрагменты наконец обретали подобие целостной картинки. В очередной раз внутренне содрогнувшись от сумасшествия Джинни, она горько усмехнулась.
— И какую же плату берет старая Геката за свои услуги?
— Уигби не знает, — дрожащим голосом пролепетал эльф. — Но это должно быть что-то связанное с жертвой крови. Уигби долго жил у Гекаты и многое слышал. У Уигби есть уши, — при этом он тряхнул головой с такой силой, что кончики ушей хлестнули его по длинному острому носу, словно подтверждая его слова. — Все, кто когда-либо обращались к старой колдунье, отдавали ей жертвенную кровь.
Гермиона снова задумалась. Джинни говорила, что ей нужен лишь ребенок. Значит, жертвой должна стать она сама. Такой расклад ей абсолютно не нравился. Но прямо сейчас она не могла ничего предпринять. Ей нужна палочка, чтобы отправить патронуса и сообщить, где она находится. Это казалось ей намного разумнее, чем организация побега.
Размышляя таким образом, она наконец решилась спросить:
— Уигби, а ты не знаешь, сохранила ли Джинни мою палочку?
Уигби, казалось, целую вечность вглядывался в ее лицо, будто искал что-то. Возможно, прикидывал, стоит ли доверять пленнице и ставить тем самым под угрозу собственную жизнь. В конце концов, решив, что все-таки можно, он приблизился к ее уху и зашептал:
— Уигби видел, — он прервался и опасливо оглянулся, словно ожидал, что Джинни материализуется прямо за его спиной и расправится с ним сама без помощи Гекаты. — Уигби видел палочку из виноградной лозы на самой верхней полке буфета за кухонной утварью, которую никогда не используют. Там же, где стоит большой сосуд с зельем для хозяина.
Он отошел к тумбе и принялся собирать грязную посуду на поднос. Гермиона машинально проследила за ним взглядом, все еще раздумывая над тем, как ей достать свою палочку и при этом оградить домовика от праведного гнева хозяйки.
— Уигби должен идти, — сказал наконец эльф, повернувшись к ней.
Отсутствующий взгляд вновь сфокусировался на морщинистом лице.
— Да, конечно, — вполголоса проговорила Гермиона, понимая, к чему он клонит.
Еще раз обхватив ладонями живот, словно стараясь впитать энергию своего нерожденного ребенка, которой он делился с лихвой, она осторожно легла на спину и подняла руки над головой, коснувшись бортика кровати. Уигби щелкнул пальцами, и Гермиона снова почувствовала, как ее запястья и лодыжки стянуло заклинанием, прочно удерживая их вместе. Но на этот раз она почти не ощущала болезненного трения и жжения от веревок. Наверняка Уигби сделал так, чтобы они доставляли ей как можно меньше дискомфорта.
— Спасибо, — срывающимся голосом проговорила Гермиона до того, как послышался еще один щелчок пальцев, и ее окутало Силенцио.
Уигби кивнул и с негромким хлопком исчез, вновь оставив ее одну бороться с нахлынувшими эмоциями, с мыслями, полными противоречий и загадок. Огарок старой свечи на тумбе мерцал желтым пламенем и отбрасывал по стенам танцующие тени. А Гермиона все думала и думала, путаясь в собственных мыслях, не доверяя чувствам, строя самые невероятные предположения, лишенные всякой логики, отчаянно пытаясь не утонуть в водовороте бушующих эмоций, которые накрыли ее после беседы с Уигби. Все меньше и меньше ей верилось в то, что ей удастся выбраться отсюда невредимой. Все больше и больше она жалела о том, что так засиделась в лаборатории, совершенно забыв о времени. Все сильнее и сильнее ее терзало чувство вины за то, что подвела тех, кого полюбила больше жизни, тех, кто стал для нее этой самой жизнью.
Спустя некоторое время наверху послышались шаги и приглушенный голос, которым, судя по интонации, кто-то давал распоряжения. Теперь ей несомненно было известно, кому он принадлежал, но вместе с этим знанием пришел липкий страх, то и дело грозивший перерасти в настоящую паническую атаку и чего доброго ухудшить ее и без того не самое завидное положение. Вслушиваясь и пытаясь отвлечься от тяжелых мыслей, которые, как назло, не хотели обретать хоть какое-то подобие порядка и рационализма, она прикрыла глаза и начала разбирать на составляющие шум, доносящийся сверху: шаги, хлопки открывающихся и закрывающихся дверей, звон посуды, лязганье металлической утвари и все тот же командирский голос Джинни, а совсем тихо — неуверенное бормотание Уигби. По этим признакам она мысленно представила большую светлую кухню, будто видела ее воочию. А теперь старательно заполняла ее мебелью, ориентируясь лишь на то, что слышала. Вскоре скучный мыслительный процесс, чай с успокоительными травами, а также схлынувшее от него напряжение, которое теперь стало ее постоянным спутником, сделали свое дело: веки перестали подрагивать, лицо с хмуро сведенными на переносице бровями расслабилось, а дыхание стало глубоким и размеренным. Она заснула.