Деньги решают все — эта формула, как основополагающее руководство, довлела над ее устремлениями к накоплению того капитала, что надежно обезопасит ее от внезапного, как смерч, Черного дня, чья многоликость непредсказуема, но норов извечно и беспощадно свиреп. Болезнь, авария, одинокая старость… Перечисление дурных вероятий бесконечно, но противоядие от них одно — капитал. Амортизатор. Щит. А в случае определенного рода нужды — меч.
Родилась и выросла Ирина в крупном сибирском мегаполисе, здесь же вышла замуж, закончила институт, аспирантуру, занимала руководящую должность на нефтеперерабатывающем комбинате; после развода с мужем сблизилась с директором предприятия — властолюбивым старичком, а когда грянула приватизация, оказалась в узком круге допущенных к местному нефтяному пирогу лиц, получив собственные акции и — главенство над частной компанией, обслуживающей необходимое руководству комбината посредничество между производителем и разбросанными по всей стране клиентами.
Для интимных свиданий с подчиненной любовницей, директор снимал небольшую квартирку, где они встречались строго по графику, вечером каждого четверга, но подобного рода рандеву раз от раза убеждали Ирину, что плата за аренду квартирки — блажь, ибо дряхлеющий шеф, претерпевавший прогрессирующую половую немощь, компенсировал ее пространными разговорами о жизни и вообще, которые мог вести со своей пассией не то, что в присутствии посторонних, но и в компании собственной супруги и домочадцев…
Однако правила игры диктовал властительный старичок — инструмент созидания капитала, и Ирина с терпеливым усердием инструмент ублажала, зная, что без старичка — никуда!
Она заработала весомые деньги, когда произошло неизбежное: власть на комбинате не без вмешательства криминальных структур поменялась, застрелили первого заместителя директора, и старичок спешно ушел на пенсию, позвонив в офис Ирины и сказав, что ей предстоит разговор с людьми, должными сделать ей предложение, которое она, умница, пускай воспримет, как обязательный для исполнения приказ.
Предложение, то бишь, вердикт, вынесенный ей вежливыми молодыми мужчинами, внешностью напоминавшими предупредительных банковских клерков, было незатейливо: получить скромную отступную сумму, передать руководство фирмой указанному лицу и — уходить в самостоятельное автономное плавание в неизвестность дальнейшего бытия — кстати, как намекнули, любезно дарованного ей некими высшими земными силами.
Ненавязчиво поторговавшись относительно величины компенсационного гонорара за свое благосклонное восприятие наглого ультиматума и, получив твердый отказ, Ирина приняла незамедлительно врученные деньги, и отправилась домой, обреченно уясняя, что в этом городе делать ей, собственно, уже нечего… Да и детям тоже.
Попутно размышляла она и о другом предложении, сделанном накануне московскими клиентами, покупателями нефти, задолжавшими лично ей полмиллиона долларов за поставки сырья и упорно навязывающими в счет оплаты части долга роскошную четырехкомнатную квартиру с евроремонтом, новенькой бытовой техникой и антикварной мебелью в одном из респектабельных районов столицы.
Еще вчера данный вариант представлялся ей напрочь лишенным какой-нибудь практической целесообразности, однако, избегая резких решений, она взяла тайм-аут для раздумья, и, как обнаружилось в итоге, поступила мудро: приобретение жилья в Москве ныне виделось уже не капризом, а необходимостью, и с положительным ответом стоило поторопиться: прознай москвичи о смене руководства на комбинате и о ее сегодняшней никчемности — сгорели денежки! Да какие! Практически все плоды ее тяжких трудов, включающих ублаготворение дряблого старца…
Позвонив в Москву, она сообщила, что сложное финансовое положение должников готова понять, а, поскольку завтра улетает в столицу для решения неразберих комбината с министерством, то, заодно, готова осмотреть предлагаемую ей недвижимость. И — с сокрушенным вздохом присовокупила, что частые командировки в Москву для решения всевозможных организационных несуразиц, видимо, поневоле заставят ее, из соображений чисто практических, приобрести вынужденный собственный приют.
Такое заявление кредитора должники восприняли с нескрываемым восторгом.
На вечернем семейном совете — хотя, впрочем, какой еще совет? — советов она уже давно ни у кого не просила; итак, за семейным ужином в окружении детей — семнадцатилетнего Антона и Олечки, чье пятнадцатилетие готовились отметить на будущей неделе, она объявила, что потеряла работу, никаких перспектив в своем пребывании на земле сибирской не видит, а в самом богатом городе России — Москве, их ждет не дождется великолепное жилье и масса ослепительных возможностей…
Она говорила, веря и не веря в свои слова, но сознавая, что в очередной раз поступает разумно и логично: там, в огромном городе-государстве, дети найдут свое лучшее будущее, нежели в унылой глубинке, где она, растратив в рабском однообразии служивых будней вдохновенные годы молодости, пестовала неустанно какающих и пищащих кровных чад, зарабатывая это их будущее унижениями, горбом, и отрабатывая, возможно, таким вот образом гипотетическую карму.
А как незаметно подросли дети! Антон — двухметровый атлет, сложенный с чарующим женский взор великолепием, помешанный на компьютерах и каратэ; Олечка… Ох, Олечка!.. Еще соплюшка, а зрелость и законченность форм двадцатилетней девушки! И ведь, глядишь, а охмурят ненароком местные оболтусы, — подрастающее быдло и пьянь, затянут в убожество своего прозябания, и — увянет в этой безотрадной сибирской провинции нежный цветок, а то и попросту затопчется копытами вонючей плебейской нечисти…
Теперь ей невыносимо хотелось в Москву, и, проворочавшись в кровати без сна до утра, она, спешно убрав постель и, дав последние наставления детям с указанием надлежащего режима трат оставленного им недельного продуктового запаса в холодильнике, помчалась в аэропорт.
Московская квартира буквально ослепила ее своим простором и роскошью.
Однако предупредительным молодым людям, работающим в задолжавшей ей фирме, выказала пренебрежительное равнодушие и категорическое несогласие с ценой, обозначенной в двести восемьдесят тысяч долларов.
Властно забрав у шестерок-экскурсоводов ключи и, выпроводив их вон, замерла, оглушенная тишиной и победным одиночеством, а затем, взвизгнув, как ребенок, от восторга, плашмя бросилась в негу широкого мехового покрывала, устилавшего основательную, как подиум, со стенкой, инкрустированной слоновьим бивнем, кровать.
Полежала, наслаждаясь щекоткой нежного, чистого ворса, в котором тонули руки, механически гладившие своё …
С неохотой поднялась, снова прошла по свежему, солнечному паркету комнат, трогая золоченые рамы зеркал, канделябры, увешанные разноцветно мерцающими подвесками из горного хрусталя; открыла новенький, с девственно чистым зевом холодильник, невольно представив, как он заполнится пестрыми упаковками разной вкуснющей всячины…
Включив огромный телевизор, засиявший тугими тропическими красками, повалилась, изнемогая от счастья, в пухлое кожаное кресло с подлокотниками из красного дерева…
Неужели это все — ее?!.
Душа ее трепетала от счастья. Копить, недоедать, цепляться за копейки, и вдруг, одним махом, воплотить усердие своего терпеливого нищенства в ослепительную роскошь…
Ты молодчина, Ирочка! Ты умница-разумница, лапочка!
И тут отрезвленно мелькнуло: времени на эмоции нет… Замешкайся, и чудо сгинет, как случайный мираж, оставив привычную досаду и безысходность…
Развернув рекламную газету, принялась обзванивать агентства по покупке-продаже недвижимости: дескать, имеется элитная квартира с обстановкой, срочно пришлите оценщика.
На следующий день, приехав в офис к должникам, она в категорической форме заявила, что покупает квартиру за двести сорок тысяч, а из последующего остатка долга требует пятьдесят тысяч наличными уже сегодня.
Начался торг.
В разгоревшихся дебатах лейтмотивом проскальзывало желание должников выяснить перспективы будущих нефтяных поставок, и, понимая спекулятивную суть переговорной альтернативы, с поставками она твердо и непременно обещала помочь.