— А подслушку свою трепаную в «Чероки» какого хера сунул? — воинственно сказал тезка-Мишка, и Михаил вспомнил, что видел краем, как тот наливал себе еще стакан, полный.
Михаил сделал страшные глаза, и Мишка увял. Он опять стал неотрывно смотреть, как Павел ест, прожевывает и проглатывает. Он наблюдал за ним пристально во все время еды.
— Я уже объяснял, Михаил Александрович, мы имеем четкие указания. Разве мы не показали вам, на чьей мы стороне? Когда вы избавились от прослушки, мы запросили новых указаний. Мы их не получили и стали ждать.
— И дождались, — подал голос Павел. — Кто приходил, известно?
— Думаю, сейчас выясняется. Какая-то местная банда, хотели поживиться. Отдыхающие на стрелке практически беззащитны, место обособленное.
Павел обменялся с Михаилом взглядом.
— Ну, а теперь нас куда? Как Миша сказал — в «Матроску»?
— Ни в коем случае. Как раз в то время, когда вы вели свое сражение, поступил категорический приказ вернуть Михаила Александровича домой. Так что еще чуть, и мы явились бы на помощь. Но вы сами отлично справились. Что касается претензий властей, то их не будет. Властям объяснят.
— Во как! — опять встрял тезка-Мишка. — Так я дышать не против. Берешь меня в свой фарт?
— Пойди проветрись, — приказал ему Михаил. Тезка-Мишка недовольно засопел, но из-за стола полез. Зацепился рукоятью.
— Верни-ка обратно, — протянул руку Павел. — Я с ним прогуляюсь, Миня, да? С девочками познакомимся… Если что — я на крыльце.
— Явились бы они на помощь, — бурчал тезка-Мишка. — Вплавь бы они явились.
— По воде, аки по суху, — в тон приговаривал, придерживая, Павел, — это только я умею…
— Да ну?! Ты и это умеешь?
Михаил проводил их взглядом, повернулся к Жуку.
— Между прочим, действительно как бы вы добрались? Ваши «Жигули» еще и плавать могут?
— Мы бы что-нибудь придумали. — У него было безмятежно-ангельское выражение лица.
«Но ангелы черными не бывают, — подумал Михаил, — только падшие».
— Теперь можете сказать, кого вы представляете? Ко мне прицепились из-за Лены? Но это было просто случайное знакомство. Понравилась женщина, я ей тоже подошел.
— Михаил Александрович, ей-Богу, ваши вопросы не по адресу. Вы приедете домой, вас встретят. Возможно, потом вы сможете их задать более компетентному лицу.
— Если вам даже данные на меня сообщили, значит, там, в Москве, мною серьезно заинтересовались. А если вы их и раньше имели, значит, интересуются давно. Представить не могу, в связи с чем. Спокойным прикажете быть? Хорошо, идемте. От вас, я чувствую, никакого проку не добьешься.
— Это именно то, что и я вам толкую, Михаил Александрович.
— Кто меня там встретит? — спросил Михаил, бросая салфетку на резную полированную лавку.
— Тот, кто ждет. Очень ждет.
На красной дорожке впритык к «Жигулям» пристроилась серая «Ауди». Тезка-Мишка залез в узкое пространство между бамперами, покачиваясь, зачем-то поковырял в одном из четырех колечек фирменного знака. Михаил вообще удивлялся его поведению после их схода на берег. Оно было совсем непохоже на обычно сдержанного и чуть угрюмоватого Мишку.
Павел, с высокого крыльца наблюдая за Мишкой, одновременно болтал с лиловой девицей. При появлении Жука с Михаилом девица мгновенно испарилась. Михаил даже не успел заметить, куда она упорхнула.
— По коням?
— Шеф!.. В смысле, Миша! Я сказал, пусть нас не рассаживают, только вместе! — Тезка-Мишка казался еще пьянее, чем был.
Михаил покосился на Жука.
— Да Бога ради. Только, если вы не возражаете, в «Жигулях» впереди поеду я, — сказал Жук.
— Как хошь! — разрешил тезка-Мишка.
— В машину. — Михаил, скомкав в кулак, взял его за рубашку на спине, сунул в «Ауди» рядом с водителем-Блондином.
В эту минуту из-за леса, сплошь состоявшего из кудрявых сосенок, послышался гул. Гул перерос в рев, рев — в свист, и в небе мелькнула тройка вытянутых стрелой самолетов.
— Что это?
— Это? — Жук казался озадачен отрывистым вопросом. — Там военная часть. Большой аэродром. Беспокойное соседство, конечно. А что?
— Ничего.
Над ночной тишиной месяц лег золотой…
Михаил пригляделся. Окно второго этажа было похоже, но не очень. «Визия» показывала ночь, ночью все меняется.
Месяц…
— Что с этим чертом? — шепнул Михаил, оказавшись на заднем сиденье «Ауди» вместе с Павлом. За передним подголовником болтался затылок тезки-Мишки в каскетке, которую он умудрился не потерять. Михаилу показалось, что Павел еле сдерживает смех. _
— Он мне по секрету сказал, что теперь все знает, и даже знает, что я такое на самом деле.
Он поэтому так окосел? Знаю я, как он пьет, не может быть.
— Это страх в нем играет. Меня боится. До дрожи.
— Ну-ну.
Михаилу было сейчас не до страхов тезки-Мишки.
— Хорошие места, — сказал он, обращаясь к блондину за рулем. Мелькали стройные сосны на рыжей от хвои земле. — Речка есть какая поблизости?
— В овраге, с той стороны дачи. Маленькая, но быстрая, чистая. Форель живет.
Месяц…
Михаил стиснул зубы от холода в груди. Лена. Эти ее глаза чуть раскосые.
И одиночество, одиночество, тоска, тоска…
Глава 41
Со вчерашнего дня Гоша жил в раю.
Рай еле помещался в маленькой квартире тети Нели, где в простенке между комнатой и кухней лежал Гошин тюфячок. А на тюфячке лежал сам Гоша.
Вчера, увидев рядом с собой заклеенный стаканчик «Московской», Гоша печально решил, что вот и виденица к нему явилась. У него такой напасти покамест не бывало, но от знающих людей слышать приходилось.
«Или, — думал Гоша, — заснул я, слава тебе, Господи, вот морок и снится. И хорошо, что заснул, просплюсь, полегчает маленько. Завтра, может, совсем хороший буду.
Только упаси-помилуй этот стакан пить пробовать. В руки брать, и то не надо. Морок, он чем плох — тронешь его во сне, а он рассыпется. Проснешься тогда, а на душе еще гаже, чем когда засыпал. Во сне — морок, наяву — виденица».
Гоша моргал, закрывал глаза и открывал их, и не было у него ни одной мысленки залетной, и вроде бы даже полегче сделалось. День, меж тем, за окнами входил в свою силу, и спустя час примерно в дверь тети-Нелиной квартиры с запертым в ней Гошей позвонили.
«Ольга Степанна из четвертого подъезда, — недовольно подумал Гоша, в очередной раз просыпаясь. — Каркалыга старая, чего ей надо?»
Гоша решил не подавать признаков жизни. Закутался с головой в одеяло, сшитое из лоскутков в тот самый год, по странному совпадению, когда Гошу папа с мамой как раз зачали.
Каркалыга Ольга Степанна позвонила-позвонила, да и бросила. Убралась восвояси. Совсем проснувшийся Гоша вылез из-под лоскутного одеяла.
Стаканчик стоял рядышком, язычок крышки молодцевато загибался вверх. Водка мелко дрожала в такт ударам хлипкого Гошиного сердца.
«Свят-свят», — подумал Гоша, но рука его уже протянулась, и пальцы обхватили.
Больше всего Гоша боялся сейчас неловко дернуть и расплескать. От волнения и руки, и губы, и весь он прямо ходуном ходил. Сердчишко совсем заколодило.
А ни капли не пролил.
«Московская» — хотя какая она «Московская», лепят этикетки, что под рукой, а льют одну и ту же дрянь, спирт украинский контрабандный — проникла, куда ей положено, без потерь. Гоша сглотнул напоследок и отвалился. В башке сразу закружило… Так бы и лежал.
Гоша сел. Он в норме? Почти. Пятьдесят граммчиков не хватает. А к ним в пристяжку еще пятьдесят, для комплекта.
Вот черт, откуда водка взялась?
«Я подумал… я вспомнил, как монету кидаю. Что я ее вовсе не кидаю. То есть кидаю, но не рукой. Она, строго говоря, и не летит вовсе, а просто оказывается в банке. Или в каком захочу другом месте. Было же, когда я запулил ее в зубы тому паразиту».
Подстегнутый водкой, Гоша мог прилично соображать.