Разглядывая обложки дисков, я понимаю, что даже воспоминания о таком медийном продукте постепенно низводят меня до состояния «несмыслящего скота», и ускоряю шаг, стараясь больше не обращать на них внимания.
Пройдя этот коридор, плывущий всеми цветами радуги, я чувствую себя накуренным космонавтом.
В конце концов, я выхожу на площадку с телевизорами. Огромные экраны, переходный шаг от деревянных коробок со стеклянными пузами к брэдберривским телестенам. Гильотины для здравого смысла - тонкие, как лезвие, и гладкие, как зеркала, на которые нечего пенять, на самом деле. У самых продвинутых моделей нет даже рамок экрана, так что если смотреть их достаточно долго, они начинают смотреть тебя. А потом ты в них проваливаешься.
Телевизоры стоят ровными рядами, уходящими вдаль. В конце зала на стене висит самый огромный, который, наверное, надо вешать над камином в двухэтажном особняке. Если исходить из концепции компенсации, то такой телевизор может купить только женщина.
На экранах крутится клип, призванный показать все возможности цветопередачи каждого телека: сочное северное сияние заливают жирные и густые потоки красок, потом камера пролетает над до одури прозрачным морем, по мере углубления раскладывающееся на спектр синего, пляжами и джунглями - густой массой шевелящихся листьев всех оттенков зеленого, снова над морем, проваливается под воду, погружается все глубже, мимо проплывают косяки серебристых рыбок с блестящей переливающейся чешуей, за ними - пестрые рыбы, их распугивает огромная акула, которая проглатывает камеру, в темноте начинают танцевать абстрактные калейдоскопические узоры, в итоге трансформирующиеся в мерно вихрящуюся звездную туманность на фоне абсолютной тьмы.
И все.
Какая-то неизвестная мне звездная система крутится и крутится. И больше ничего.
Странная демосцена.
Я подхожу поближе.
Это не млечный путь. Если присмотреться, то видно, что в середине этой системы две звезды. Одна - большой и тучный колоб лавово-красного цвета, пышущий какой-то болезненной энергией. Иногда красная звезда выплевывает какое-то подобие протуберанцев или начинает плескаться, будто потревоженная водная гладь, бугриться, как урчащий от голода желудок. Вокруг нее вращается звезда помельче - белая, но не яркая, а скорее бледная. Вместе они выглядят, как огромная опухоль на маленьком и чахлом тельце.
Я стою, а звезды вращаются.
Странно, что в конце презентации показана именно эта картина. На ней почти нет цветов. Только идеальная космическая тьма и кроваво-красная звезда. Но уж она-то выглядит действительно впечатляюще. Если я закрою глаза, то она застрянет между глазными яблоками и веками.
Это все слишком хорошо. Если бы все люди видели цвета вот так - идеально насыщенно, сочно и густо, если бы реальный мир действительно так выглядел, то ЛСД никому бы нахрен не вперлось.
Будто услышав мои мысли, экраны идут помехами, и картинка на них сменяется типичным урбанистично-окраинным пейзажем. Блекло-серое небо, завешенное свинцовыми тучами. На заднем плане - кирпичная труба какой-то котельной, выдыхающая черный угольный дым. Перед ней - улица с серыми панельными пятиэтажками. Кривая дорога, похожая на лунный ландшафт, засыпанная грязным месивом. Снежная каша вперемешку с золой и сажей. Покосившиеся деревянные заборчики, отделяющие дорогу от ржавых боков гаражей-ракушек. Самая яркая деталь - желтые брызги на снегу между двумя гаражами.
Я не могу не хмыкнуть.
Так-то лучше.
Добро пожаловать в мир без наркотиков.
Пейзаж кажется мне знакомым. Я подхожу еще ближе, почти вплотную к телевизору. Это точно мой город. Там, ближе к котельной, можно заметить выглядывающий из-за панельки уголок рыгаловки с подобающим такому заведению названием «Бирфиш», в которой я спускал стипендию, будучи студентом. А вот в этой панельке, выглядящей, как жертва бомбежки, располагается пристанище всего сброда округи - «хата». Туда совершают паломничество все безденежные маргиналы. Там я с парой таких же распиздяев провел не одну паршивую ночь моей паршивой жизни.
Я отстраняюсь от экрана и смотрю на это печальное зрелище взглядом художника-пейзажиста.
Да, именно так и выглядит мое прошлое. Слякоть, сажа и лирика захлебывающейся молодости. Мне грустно на это смотреть. Так выглядят лучшие годы моей жизни - самые легкие и беспечные. Ужасно. Страшно представить, как выглядит мое настоящее.
По экрану снова идет рябь помех, и изображение меняется.
Белый потолок с квадратами энергосберегающих ламп. Над камерой склонились люди. В них я узнаю своих коллег-товарищей - начальника во главе стола, двух замов по бокам от него и остальных рядовых служащих. Они смотрят вниз, прямо в камеру, прямо мне в глаза. Я будто бы лежу на столе, как младенец на алтаре, они стоят вокруг и выжигают мне душу.