На крыльце я запинаюсь и задницей сажусь на ступеньку.
От тьмы отрываются фигуры в строгих костюмах, и у каждой на месте головы горит огненный цветок. Они медленно стягиваются ко мне.
Морфей резко поднимает меня и заталкивает в избушку.
Дверь захлопывается.
Я падаю на свою кровать в своей квартире, понимаю, что все это - просто какая-то бредятина и просыпаюсь.
Темно. На стене - зашторенные квадраты лунного света. Морфей сидит на стуле, закинув ногу на ногу, и пристально смотрит на меня. Я замечаю, что он босой. Он с удивлением смотрит на ноги и хмыкает.
На моей груди что-то шевелится. Я приподнимаю голову и напрягаю глаза. Несколько крепко сбитых гномов с топорщащимися бородами и густыми бровями с хмурой деловитостью на лицах копают мою грудь. Маленькие лопаты входят в кожу и разгребают ее. Кожа, как песок, снова ссыпается в получившиеся ямки, по краям которых остаются некрасивые белесые гребни, похожие на незажившие шрамы. Иногда гномы раздраженно поглядывают на меня и шипят.
Я откидываю голову и смотрю в голубоватый ночной потолок.
Морфей молчит. Изредка я поглядываю на него. Он сидит, замерев на стуле.
Я уже почти начинаю верить, что этот тихий и спокойный момент так и останется вечностью. Но эта вера такая слезливая и тоскливая, что в ней не остается ничего, кроме фальшивой надежды. Сердце режет. Я снова приподнимаю голову. Над краем дыры в моей груди видны только бренчащие колпаки гномов. Все-таки, докопались. Снова.
Как всегда, докопались.
Ебаные мрази.
Даже ночью.
Я хочу расплакаться и завыть, но вместо этого сжимаю зубы.
Как же я их ненавижу, этих гномов. Все, что им нужно, - залезть мне в самую душу, выковырять ее наружу, обосрать, да закопать обратно. Засунуть, запинать ее ногами мне в самую грудь, приплюнуть сверху, да засыпать, как попало.
Гномы недовольно выглядывают из ямы и с удивленным прищуром смотрят мне прямо в глаза, суки ебаные. Не нравится им, что мне они не нравятся. Наглые, блять, как рыночные зазывалы, и манеры, как у бомжей вокзальных, а все туда же - каждый хуй требует обращения, как с царем. Хули, они же заработали. Хуи друг другу сосали по своим шахтам ебучим, толку никакого, света божьего не видели, знают только, как на сталактиты жопами насаживаться на радость всем коллегам и ради забавы презабавной для бригадира, а вот - зато люди как люди, молодцы, честь, почет, вот это да, вот это славно...
Меня разбирает злоба на этих гномов. Красноватое свечение внутри моей груди выхватывает из темноты их лица. Одно ебло знакомее другого, я этих уебошных гномов каждый день вижу. Что они сейчас-то здесь забыли?
Гномы переглядываются, перекидываются невразумительными репликами и выкидывают лопаты из ямы. Спешат. Хуй им на рыло, пидорасам. Я накрываю яму ладонью и закрываю глаза. Мимо проносятся дни, один за одним, но все они такие одинаковые, что сливаются в тягучий поток раздражения, плотнеющий и натягивающийся струной ненависти. Я хочу, чтобы эти ебучие гномы горели заживо, чтобы их глаза плавились, кожа волдырилась, кости трещали, зубы выпадали из расползающихся неб, бороды, брови и волосы тлели, чтобы все они растаяли и стали, наконец, просто кучей дерьма, которым они и так являются. Я слышу испуганные крики, приглушенные ладонью. И чем они громче, тем мне спокойнее. В конце концов, они тонут в хрипах и стихают, а я, полностью удовлетворенный, переворачиваюсь на бок. Морфей одобрительно кивает.
Наконец-то. Правильно. Теперь, думаю, можно перейти к чему-то более приятному.
Представь себе поле. Огромное поле с высокой сочной травой, кроме которого до самого горизонта нет ничего. Представь себе предзакатное небо - нежную лазурь с густой розоватой взвесью - нимбом уставшего солнца. Представь себе, как по зеленому ковру проносится теплая волна ветра, будто оглаживая его огромной и легкой рукой, под которой трава играет золотом и приобретает солнечный оттенок, а потом успокаивается, вздыхает и темнеет, будто тлеющий в камине уголек. Почувствуй густой аромат надвигающейся ночи. Насладись покоем, который несет тебе ночь. Розовая взвесь стекает с неба к горизонту, уплотняется и проваливается вниз, оставляя после себя ночную синь - густую и гладкую, как бутылочное стекло, - усыпанную мелкой звездной пудрой. Огромная золотистая монета луны выкатывается откуда-то снизу и поднимается, будто бы заезжая на небольшой холмик. Очертаниями покрытый травой холм похож на тень диковинного животного, свернувшегося в клубок мирного сна. И ты последуй его примеру - ляг в душистую траву, закинь руки за голову и смотри вверх, там...