Децимус отмахнулся:
— Ну, если правильно мотивировать…
— Как Виктора? — Питер поднял бровь. — Который чуть не убил твою невестку и едва не свел с ума твоего сына? Который, кстати, уже начал крутить роман с твоей дочерью? Давай-ка подумаем, как он сбежал из тюрьмы второй раз, а его ведь осудили на 30 лет.
Децимус замер.
— Вот именно, — продолжил Питер. — И это только двое. А Юлия говорит, что их будет больше. Намного больше. Ты готов к миру, где любой встречный может залезть тебе в голову?
— Но если их правильно использовать…
— «Использовать»? — Питер покачал головой. — Ты ничего не понял. Нельзя «использовать» людей, способных буквально сломать твой разум. Это все равно что играть с плазменной гранатой — рано или поздно она взорвется у тебя в руках.
Децимус медленно опустился в кресло:
— И что ты предлагаешь?
— То же, что и твоя невестка. Систему сдержек и противовесов. Этический кодекс. Контроль. Не пытаться использовать их силу, а помочь им самим научиться ею управлять.
— Звучишь как чертов идеалист, — фыркнул Децимус.
— Нет, — Питер подался вперед. — Я звучу как человек, который только что видел ментальную битву двух эмпатов. И поверь мне, последнее, что нам нужно — это дать таким людям идею, что они могут делать с нами, не такими, как они, все, что захотят.
— Но Юлия…
— Юлия сдерживает себя, потому что у нее есть моральный компас. Семья. Принципы. А теперь представь эмпата без этого. Без сдерживающих факторов. Без этических ограничений. Сколько Виктору понадобилось времени, чтобы от простых манипуляций перейти к прямому насилию?
Децимус побледнел, вспомнив пустой, мертвый взгляд Виктора.
— Черт…
— Именно, — кивнул Питер. — Поэтому нам нужен проект Юлии. Не для того, чтобы использовать эмпатов, а чтобы помочь им не стать чудовищами. И помочь нам всем выжить в мире, где такие способности становятся реальностью.
Децимус долго молчал, глядя в окно на звезды.
— Знаешь, — наконец сказал он, — я всегда считал тебя твердолобым служакой, помешанным на правилах.
— А я им и остался, — усмехнулся Питер. — Просто некоторые правила существуют не для того, чтобы ограничивать, а чтобы защищать. И иногда — чтобы защищать нас от самих себя.
— Ты прав, — Децимус вздохнул. — И она права. Лучше иметь систему контроля, чем оказаться в мире, где каждый эмпат — потенциальная угроза.
— Рад, что ты наконец это понял, — Питер встал. — И, кстати, тебе стоит серьезно поговорить с Нонной. Очень серьезно.
Децимус поморщился:
— Знаю. Боже, какой же я был идиот…
— Не ты один, — тихо сказал Питер. — Не ты один.
Глава 45
Я сидела в полумраке лаборатории, окруженная тихим гудением приборов и мерцанием экранов. Единственным источником света, кроме мониторов, была капсула, в которой спал Виктор. Его неподвижное тело, погруженное в стазис, казалось мне зловещим напоминанием о том, как далеко я зашла в своих исследованиях.
Я никогда раньше не была одна столько времени. Даже в лаборатории со мной всегда кто-то находился рядом.
Я потерла глаза, чувствуя, как усталость и изоляция начинают брать верх. Сколько времени я уже здесь? Дни? Недели? Я потеряла счет, погрузившись в бесконечный цикл экспериментов и анализов.
— Ты делаешь это ради будущего, — прошептала я себе, но слова звучали пусто и неубедительно.
Я повторяла их слишком много раз и они потеряли силу.
Внезапно мне показалось, что тени в углах лаборатории начали двигаться. Я резко обернулась, но там ничего не было. Сердце бешено колотилось.
— Соберись, Юлия, — сказала я вслух, пытаясь успокоиться. — Ты просто устала.
Но чувство, что за мной наблюдают, не проходило. Я снова посмотрела на Виктора. Может ли быть, что он как-то влияет на меня даже в стазисе? Эта мысль вызвала волну паники.
Я начала ходить по лаборатории, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей. Но каждый шаг, казалось, эхом отдавался в пустом помещении, усиливая ощущение одиночества и изоляции.
— Что я делаю? — прошептала я, глядя на свое отражение в темном экране. Лицо, которое смотрело на меня, казалось чужим и измученным. — Я опять схожу с ума…
В этот момент мой коммуникатор ожил, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности. На экране высветилось имя Августа.
Дрожащими пальцами я приняла вызов.