— Таня, я очень прошу: постарайся выслушать меня спокойно. — Он не смотрел на нее. — Я знаю, это будет тяжело. Меня коробит при мысли, что я должен это говорить, но это необходимо. Я знаю, что у тебя с Сашкой были очень близкие отношения, но... Он погиб. Неделю назад.
— Я знаю. — Таня отвернулась, пряча слезы.
— Откуда?!
Таня удивленно посмотрела на нею.
— Видишь ли, мы держим это в тайне, пока не найден убийца. Вплоть до того, что еще не все его друзья извещены. Я буду называть вещи своими именами, Саша говорил, что ты в общих чертах осведомлена о состоянии вещей. Так вот, еще наша, то бишь ясеневская, группировка не знает о его гибели.
— Но как же... Такие слухи были... Говорили, что на его похоронах пол-Москвы присутствовало.
— Странно, в высшей степени странно... Похорон-то ведь не было.
— Как — не было?
— Так. Я потом расскажу. Кто тебе сказал об этом?
— Парень знакомый.
— Что он тебе сказал? — не унимался Соколов. — Таня, это очень важно.
— Ну, сказал, что погиб Кровавый Цезарь, что он сам видел его могилу, имя, фамилию назвал — все точно.
Соколов молчал, и Таня быстро пересказала ему Витькин рассказ, разумеется, умолчав, что впервые Витька услышал о Цезаре от нее. Соколов хмурился все сильнее.
— Чушь какая-то, — выговорил он наконец.
— Разве не так все было?
— Абсолютно по-другому. Говорю точно, потому что я это видел собственными глазами и до конца жизни не забуду. У тебя есть координаты этою человека?
— Телефон. Но записную книжку я дома оставила, а так не вспомню. Миш, что произошло на самом деле?
— За ним кто-то следил. Давно, по меньшей мере два года. У нас были подозрения, но нам не удавалось даже разглядеть этого человека, и сдается мне, это как-то связано—и слежка, и его гибель, и этот твой знакомый. Мы сейчас ищем не только убийцу, но и того, кто следил. Наше положение сильно осложнено тем, что мы потеряли разведчика, поэтому цепляемся за малейшую ниточку. Может быть, это действительно связано с 11МР, только не так, как предположил твой знакомый. С 11МР Сашка не враждовал никогда, просто потому, что это наша фирма, и Сашка, как и я, входил в число учредителей. Ты не знала этого? — Он помолчал. — Он брал домой расчеты для IIМР, вел переговоры на перспективу и по этому поводу кое-кому мешал. Но мешал он многим, это могли сделать совсем другие люди. Пока мы ничего толком сказать не можем.
— А почему не было похорон? Из-за следствия?
— Какое следствие? Бог с тобой, такие вещи недопустимы. Это зафиксировали как несчастный случай. А похороны... Нечего хоронить было. Просто нечего. От него ни
Чего не осталось. И от трех человек, которые были с ним в машине. В том числе и от Валерки.
— Он тоже погиб? Хотя что я спрашиваю - квартира опечатана...
— Это был результат глупой беспечности... Сашка оставил машину на два часа за домом, а Валерка перед отъездом не проверил се. Мы выехали на двух машинах, в его тачке было четверо, и в моей — пятеро. Ехали по МКАД, они шли метрах в трехстах передо мной. И только они проехали Симферопольскую трассу, как машина рванула. — Соколов запнулся. — Я не знаю, сколько туда положили взрывчатки, но в машине был полный бак, и в багажнике еще канистры с бензином — мы всегда берем с собой, чтобы в дороге не зависеть от АЗС. Рвануло с такой силой, что взрывной волной с дороги сбросило два встречных «КамАЗа». — Он замолчал, потом продолжал через силу: — Мы стояли, сняв шапки, и ничего не могли сделать. Полыхало так, что ближе пятидесяти метров подойти было невозможно. Мы просто смотрели. Четыре человека... И костер. Сгорели. Если кто-то и выжил после взрыва, то в огне все равно погиб. Когда приехали пожарные, там уже нече-го тушить было. Один пепел. Знаешь, Тань, это самое ужасное — видеть, как гибнет человек, и не иметь возможности помочь ему.
Таня плаката. Мишка сидел, подперев щеку кулаком, с задумчиво-потрясенным видом.
— Я до сих пор не могу к этому привыкнуть. Иногда кажется, что все это только приснилось — та ночь и пламя на дороге. Красное, а дым густой, черный. И я стою, мне хо-чется плюнуть на все, на бессмысленность этой затеи, но влезть в горящую машину и вытащить хоть кого-то — хоть живого, хоть мертвого. Или бежать оттуда, чтобы ничего не видеть, не слышать немого крика в голове... Мы перед самым взрывом разговаривали по рации, и я даже не запомнил его последние слова. Только, как в замедленном кино, — сноп искр, его голос оборвался, куски металла во все стороны, и пламя — багровое такое, кровавое. Помню, я заорал, как ненормальный... И мы стояли... Мне каждую ночь это снится, я уже боюсь глаза закрывать. Мы, кто это видел, спим только со снотворным, чтобы кошмары не снились — силы нужны, а уснул трудно. Таблетки пачка