Чушь какая-то. Все записи в книжке сделаны одним человеком — почерк менялся, но не настолько, чтобы можно было допустить смену хозяев записной книжки, — и последняя запись внесена не позже этой весны. Получается, Лена сохранила способность писать после смерти? И с кем тогда Валера встречался этим вечером? С призраком? Это, конечно, шутка, но ту девушку, которой так восхищался Чех — нельзя сказать, что и Валера остался к ней равнодушен, — звали вовсе не Леной Фатюшиной. А как? И зачем ей потребовалось представляться именем умершей? Самое интересное, она же и в магазине числится под этим именем. Вот вам и продавщица... Валера машинально прощупал обложку. Верхняя «корочка» толще нижней, будто между картоном и дерматином обложки что-то было. Он посветил фонариком: так и есть. Край дерматина подрезан лезвием, затем заново заклеен.
Недолго думая, Валера аккуратно надорвал заклеенный шов и вытащил три фотокарточки. Ох, как любил Валера старые записные книжки и пожелтевшие фотографии! Сколько они могли ему рассказать... На первом снимке он увидел двух девочек, почти девушек — брюнетку и шатенку. Рослая брюнетка имела отдаленное сходство с его сегодняшней знакомой, а шатенка могла быть Леной. На втором снимке женщина лет тридцати с выражением покорности судьбе на красивом добром лице. Хотя она не была похожа на брюнетку, Ватера предположил, что это ее мать. Таким образом — в записной книжке — будут хранить только самые дорогие снимки: родителей, любимых, ушедших друзей...
А ют третья фотография заставила его ахнуть. Не может бьть! Это был один из тех редких случаев, когда Валера усомнился в своем зрении и психическом здоровье одновременно. Трое: брюнетка, которой на этом снимке лет пятнадцать, ее магь и молодой парень. Мама и дети, у всех троих — предельно простодушные лица. Девочка с двумя толстыми косами, женщина, выражение лица которой, несмотря на улыбку, было обреченным. И парень лет семнадцати. Коротко остриженный, с торчащим вихром на затылке; впалые щеки, тонкая шея, курносый и лопоухий. Уши у него замечательные — настоящие локаторы.
Добрая, наивная, немного смущенная улыбка; ничто в этом лице не говорило о будущем этого парня. И кто бы мог подумать, глядя в эти доверчивые глаза, что всего через несколько лет именно он станет «кошмаром российского бизнеса»...
Но как такое могло произойти? Девушка на фотографии, она же сегодняшняя знакомая, никак не могла быть Леной Фатюшиной, и у нее хранились семейные фотографии Сашки. Она была похожа на его сестру, но Наташа Матвеева умерла. Или... Или с самого начала что-то напутал Корсар, разыскивавший ее. Но это пусть уже Сашка разбирается.
Чех отправился домой спать, а Валера поехал датьше. Сначала он собирался отнести Сашке драгоценности с утра, но фотографии изменили его планы. Валеру не прельщало до утра мучиться догадками, поэтому он бросил машину у подъезда и пошел сразу к Сашке, не заходя к себе домой.
Сашка спал, и, к счастью, один — Раиса ночевала у родителей. Открыл дверь; сонно щурясь, уставился на Яковлева, застегивая джинсы.
— Заходи, — сказал он наконец хриплым спросонья голосом. Посмотрел на часы в кухне: — Яковлев, ты что, спятил?! Три часа ночи! Я думал, хоть полночь или час... Три часа до утра никак нельзя было дотерпеть?
— Никак.
Матвеев удивился. Валера положил на стол пакетик с украшениями.
— Это первое.
Сашка вытряхнул на ладонь тонко звякнувшие драгоценности, включил свет поярче, полюбовался сияющими камешками.
— Отлично. Подожди пять секунд, я уберу их.
Валера неторопливо закурил. Погремев дверцей сейфа
В спальне, Сашка вернулся, на ходу заправляя рубашку в джинсы, поставил чайник на газ.
— С этим мы ждали два месяца и три часа могли подождать точно. А что у тебя срочного?
— Саш, тебе что-нибудь говорит имя Елена Фатюшина?
Матвеев вздрогнул, помрачнел, но ответил спокойно:
— Это подруга Натальи. Последняя подруга. С чего это ты ею заинтересовался?
— Она была моей невольной помощницей в поисках, и вот еще... — Валера достал записную книжку. — Саш, кому могла принадлежать эта вещь?
Его лицо окаменело. Он перелистывал страницы с таким видом, будто был в квартире один и ничего более на свете не существовало. Валера никоим образом не осуждал его — в этот момент Сашка держал в руках маленький кусочек прошлой жизни, за крах которой считал себя ответственным. Валера налил чаю себе и ему, пододвинул чашку, но тот ничего не замечал.