Выцветший, заплатанный, скорее всего дореволюционной выделки сарафан с огромным лифом на Полине, отороченным атласными оборками, напоминал о киношной роли Фроси Бурлаковой. Чулки висели на коленях с обеих сторон. Фигура за ширмой этого наряда даже приблизительно не угадывалась.
– Хозяйка, значит, и сколько стоит такая услуга?
– Чего, какая такая услуга?
– Платить тебе сколько, за работу такую, спрашиваю?
– Кто же с мужа деньги берёт?
– Так! Ещё забавнее. С мужа, значит? Я, выходит, как бы муж, а ты, вроде как жена? Забавная ты, Полина Тимофеевна. А я тебя замуж звал, руку и сердце предлагал? Да и на Олега Стриженова, явно не тяну.
– Так мы понарошку. Никто ничего не узнает. Я же кремень, никому не скажу. Ну, хозяйка я, понимаешь?
– А спать где будешь, хозяйка?
– Знамо где – с тобой. Чё ты как маленький. Думаешь, у меня не получится? Я всё знаю, всё видела: как маманя с батькой тёрлась, как сестра с мужем. Тебе-то уже можно.
– Считаешь, что в тюрьме мне самое место, за растление малолетних? Пошутили и будет. Не женщина ты ни разу, Полина Тимофеевна. Девчонка сопливая. Родителям до тебя дела нет, а я выдеру. Ремень с пряжкой у меня имеется. Откуда ты такая шустрая на мою голову свалилась? Вот ведь беда!
– Да ты чего, Женечка, мы же никому не скажем. Распишемся, когда подрасту.
– Ну да, ну да... конечно. Кажется, у меня крыша поехала. Ладно. Пьём чай. Тебе крепкий наливать, с сахаром, без? Печенье или батон?
– Я всё люблю. Сахара побольше. Шесть ложек. Нет, семь. А хлеб с маслом? Жрать хочу, то-есть кушать. Девчонки опять ужин отняли.
– Масло, говоришь? Да сколько угодно. Макароны есть, яйца. Что же стряслось, что готова даже постель со мной разделить?
– Ничего особенного. Пора становиться взрослой, только и всего. Под лежачий камень вода не течёт.
– Давай, договоримся – больше не врать. Тогда поговорим. Иначе... пей чай и уходи. Я должен знать причину, чтобы принять решение. Договорились?
– Да ладно. Чего ты взъелся? Я и не собиралась врать. Девчонки дерутся, больно. Не выживу. Не знаю, чего я им не приглянулась. Всё отнимают. А так... так всё нормально, даже здорово. На четвёрки учусь. Мастера хвалят, говорят, талантливая.
– Учишься на кого?
– Так на повара же. В ресторане буду работать. Или в кафе. Шеф-поваром или заведующей.
– Само собой. У тебя во всём крайности. Так-то оно неплохо, свой повар в семье нужен. Только мне семья не нужна. Я ведь не от хорошей жизни в райцентр подался. Мамке помогаю. Половину зарплаты отсылаю ей. Так что, жених я, как видишь, незавидный. Как быть?
– Экономить будем. Мне, между прочим, тоже платят. Стипендию. Тридцать один рублик. Только у меня деньги отнимают. Но я не виновата. Они настоящие бандитки. Потому и пришла. Ты ведь хороший, я вижу, знаю. Ведь не выгонишь, да? А уж я постараюсь, будь уверен.
– Разве дело в моих желаниях? У меня кровать одна. По очереди спать предлагаешь?
– Ну, если я тебе совсем не нравлюсь, могу на половике ночевать. Мы дома вповалку спали. Я привычная. Скажи, я совсем-совсем страшная? Думаешь, никто никогда меня замуж не позовёт, даже ты? А как же ребятёночки, мальчик и девочка, я ведь женщина, я маленького хочу. Не сейчас, конечно, потом... и чтобы жених настоящий был, красивый, как ты.
– А как же Олег Стриженов, разлюбила?
– Это я так, он красивый. Детская мечта. Я же не Ассоль какая. Принца не жду. Глупости, просто мечтала. Девчонки в общаге у меня открытку с его портретом тоже отобрали. А ты рядом, ты свой. И ни чуточку не хуже Стриженова. Пусть хоть до дыр заглядят, паразитки. Назло им разлюблю. Тебя любить буду. Честно-честно.
– Когда только успеваешь? Полюбила – разлюбила. Пригрозят, и меня забудешь.
– Что ты, Женечка, тебя никогда. Ребятишками своими клянусь. Век верна буду.
– С этим вопросом, понятно. Страшно с бандитками жить. Пошли дальше. С чего ты взяла, что я тебя замуж возьму, что любить буду?
– Я же по-настоящему, я на всё на всё согласна. Ты не станешь обманывать, я тоже.
– Полина Тимофеевна, ты хоть понимаешь, о чём речь? Детский сад, право слово. Ты мне мозг сломала. У меня тик начинается. Сегодня оставайся, поздно уже, а завтра...
– Завтра, сам не захочешь, чтобы я ушла. Я тебе сейчас такой ужин сделаю!
Полинка побежала расстилать постель, взбила подушки, вытрясла простыни и одеяло. Женька пребывал в глубоком шоке, не имея представления, что делать. Ситуация патовая. Девчонку жалко, конечно – пропадёт, если не пригреть. Себя тоже: кто знает, куда такое сочувствие привести может.
Представление тем временем продолжалось. Полинка вытащила из узла довольно добротную, но безразмерную, до пят ночную рубашку, уселась на половик, начала приводить в порядок косы, укладывая их вкруговую. Привязала огрызками бинта, чтобы сооружение в виде копны не разлетелось во сне. Потом задрала юбку сарафана, сняла резинки с растянутых чулок, опустила их до щиколоток и небрежно, как в кино, сбросила на пол. Переступила через них, по-особенному, одним ловким движением сдёрнула сарафан, оставшись в тёплых с начёсом панталонах до колена. Его взору открылось нечто: животик, конечно, был поджарый, как у гончей, бёдра узкие, детские, выпирающие ключицы, рельефные рёбра, но грудь… грудь что надо. Не каждой взрослой женщине достаётся столь упругая спелость.
Женька впал в ступор.
Полина повернулась к нему, обнажив в улыбке ряд белоснежных зубок, демонстрируя грудь, которой явно гордилась, уверенно стащила с себя панталоны и, ничуть не стесняясь, натянула ночнушку.
– Ты же на полу спать собиралась.
– На кровати удобнее. Потом на половик переберусь.
– Ладно, спи на кровати. На сеновал пойду.
– Ты меня выгоняешь?
– Сегодня, нет. Завтра посмотрим. Ложись.
– Ты меня никогда не полюбишь? Чтобы женщина стала желанной, с ней обязательно нужно спать. Без трусов. Женька, ты какой-то ненормальный, неправильный. Хоть бы поцеловал для приличия. Невеста я или кто? Так не честно.
Полинка надулась, нырнула под одеяло и отвернулась к стенке. Женя выключил свет, вышел в сени. Ночи уже холодные. Зябко. Ладно, утро, вечера мудренее.
Ночью ему приснилась обнажённая по пояс Полинка. Красивая. Розовые коленки и упругая грудь манили, дразнили.
Проснулся Женька от незнакомого запаха и щекотки, словно по лицу лазила назойливая муха.
Открыл глаза и обомлел: в нос лезла тугая коса рыжего цвета, голая по пояс девчонка доверчиво прижималась к нему под одеялом. А ведь он заснул, накрытый тулупом. Одной рукой юноша теребил упругий сосок, другой обнимал за тощий, но весьма упругий зад. В груди стало горячо, тревожно, сердце застукотило, – чего это ты удумала, кыш отсюда!
Всё, что снилось, сбылось. Даже больше. Тяжесть внизу живота, упруго упирающаяся в оголенный животик, была настоящая.