— Раз так, убейте этого младенца, господин. Здесь и сейчас.
— Ч… что?!
— Покарайте невинного, непорочного младенца, словно бог, — равнодушно заявил наставник. — Познайте истинный дух воина, рука которого не дрогнет убить даже бога.
В тот день Стефан впервые отнял чужую жизнь.
Жизнь ничего не ведающего младенца.
Младенца, которого держал на руках.
Конечно, наставник просто купил малыша на свои деньги… Конечно, нищие нередко бросали, убивали и продавали собственных детей, чтобы выжить… Конечно, у того младенца все равно не было будущего, но…
Вскоре Стефан оказался на войне.
Слова наставника никогда не покидали его головы… но все же Стефан сомневался и понимал, что не может принять наставления на веру.
И первая же битва показала ему, как он ошибался.
Грязное, бессмысленное, адово побоище.
Когда Стефан бежал, истекая кровью от раны, что нанес безымянный солдат, он, наконец, осознал, насколько прав наставник.
Поэтому Стефан пустился во все тяжкие, чтобы закалить свою душу.
И вместе с закаленной душой обрести истинную силу.
Взрослые и дети. Знать и простолюдины. Мужчины и женщины.
В конце концов, все они люди. В конце концов, все они мясо.
Все их жизни равны, все убиваются одинаково.
Уже скоро Стефан начал смотреть на людей как на цели для убийства.
Он смотрел на голых женщин и не возбуждался.
Каждый раз, когда Стефан видел кого-то еще, он думал лишь о том, куда лучше вонзить меч, чтобы прикончить поскорее. Если меча с собой не было — о том, как проще убить голыми руками.
Он считал, что людей можно лишь ломать и убивать — не больше и не меньше. Стефан дышал, существовал и думал лишь для того, чтобы эффективно уничтожать жизнь и убивать людей.
Но тогда…
Во время штурма столицы Империи Газ.
Он и семеро товарищей ворвались в главную башню императорского замка.
Там Стефан и повстречал ту девушку.
С тонкими, словно серебряные нити, сияющими волосами.
С гладкой и бледной, словно фарфор, кожей.
С прекрасными, словно драгоценные камни, глазами.
С идеальными чертами изысканного лика.
С телом хрупким, готовым рассыпаться в крепких объятиях, но притом отчетливым и ярким.
Стефан настолько посвящал себя военному делу, настолько не интересовался женщинами, что придворные начали беспокоиться о наследниках… но в тот миг он впервые познал влечение к противоположному полу.
Он захотел ее. Он пожелал овладеть ей.
Но…
— Умри.
Стефан слишком привык постоянной войне. Ему ничего не стоило отбросить мысли и чувства.
Потому его тело не прислушалось к любви, что забила ключом из глубины души, и сделало все само.
Он настолько привык уничтожать других людей, что прикончил противника самым оптимальным образом, ни о чем не задумываясь.
Стефан опомнился уже после того, как опустил клинок.
...
— !..
Он очнулся в собственной постели и вскочил.
Он ощутил, что обливается потом.
Каждый раз, когда Стефан вспоминал тот день, каждый раз, когда видел его во сне, в глубине души оживали любовь к той девушке и всепоглощающая ненависть к самому себе.
«Зачем я ее? Зачем, в самом-то деле?»
Он спрашивал себя, но не мог ответить. Никакой причины ведь нет. Просто Стефан превратил себя в создание, которое без колебаний убивает все, что можно и должно.
— Я… что я… — простонал Стефан, хватаясь за голову.
Даже сейчас перед его глазами — упавшая на пол голова девушки.
Он не мог забыть ее. Каждый раз, когда он вспоминал ту девушку, тело содрогалось от досады, а мужское естество восставало.
— Папа.
Две голых девушки прижались к его могучему телу.
Ирина. Арина. Две…
— Простите меня, — Стефан уже забыл, сколько раз раскаивался перед ними. — Ведь я вас…
— Мы любим тебя, папа, — с улыбкой отозвались девушки.
Тонкие, словно серебряные нити, сияющие волосы.
Гладкая и бледная, словно фарфор, кожа.
Прекрасные, словно драгоценные камни, глаза.
Идеальные черты изысканных ликов.
Все то же, что и у нее.
— Все хорошо. Пусть никто тебя и не простит…
— Но мы и только мы прощаем.
С этими словами девушки потянули Стефана за руки, в которых он прятал лицо.
Искупить чью-либо смерть невозможно.
Убийство исправить невозможно. Единственный человек, кто мог бы пощадить Стефана, уже мертв, прощать его больше некому.
Но так ли это?
Может ли мертвец простить своего убийцу?
— О-о…
Стефан заплакал и прижал девушек к себе.
Уже скоро он постелил их обнаженные тела под собой и изо всех сил упивался ими, надеясь забыться.
Чайка направила настроенное гундо вверх и закончила заклинание:
— Явись, «Пресекатель».
От гундо медленно разошлись вращающиеся голубые диаграммы.
Вскоре они накрыли всю комнату. Стены, пол и потолок засветились, будто их вымазали фосфором, но свечение быстро угасло, и в комнате вновь воцарилась темнота.
— Подслушать. Не выйдет, — самодовольно проговорила Чайка.
Ее магия полностью изолировала комнату.
В принципе, «Пресекатель» относится к защитным заклинаниям, но интересен тем, что блокирует, в том числе, звуки и прочие вибрации. Поэтому им пользуются и для защиты от подслушивания. Правда, есть у герметичности и обратная сторона — заклинание не пропускает свет и воздух. Другими словами, в окна ничего не видно, словно их вымазали снаружи чернилами, а если не отменить заклинание вовремя, можно и задохнуться.
— И правда, полная изоляция. Спасибо, — заключил Тору, когда попробовал прислушаться к происходящему за комнатой и понял, что у него ничего не выходит.
Вообще, отряд Тору не настолько нервный, чтобы волноваться о прослушке перед каждым разговором.
Как правило, почуять навострившего уши незваного гостя нетрудно.
Но теперь Тору заволновался, ведь на стороне врага диверсанты.
«Там однозначно был Син».
Неизвестно, работают ли на князя другие выходцы из деревни Акюра, но одного Сина, наставника Тору и Акари, хватало, чтобы начать беспокоиться. Он способен скрыться так, что ни Тору, ни Акари ничего не заподозрят.
— Итак… вопрос в том, что нам теперь делать, — сказал Тору, обведя взглядом Чайку, Акари, Фредерику и Ниву.
— Придется признать, что проникнуть в замок и своровать будет очень трудно, — проговорила Акари. — Хотя бы потому, что среди противников — Син и клан Субару. К тому же, Син должен был нас заметить. Конечно, пока он может не знать, что мы выступаем против князя, но…
— Надеяться на это глупо, — со вздохом подхватил Тору.
Син видел, что в отряде Тору есть Чайка. Может, он и не знает всех подробностей о междоусобицах Чаек за «останки» императора, но если работает при дворе князя, то наверняка более-менее осведомлен.
— Думаю, что и «останки» они спрятали так, что снаружи замка не разобрать, где искать.
— Переговоры. Уступки, — предложила Чайка, подняв руку. — Как с Фредерикой.
— Со мной? А-а… — Фредерика на мгновение недоуменно склонила голову, но быстро поняла, что речь о тех временах, когда она еще была «Доминикой Скодой».
Пусть в тот раз и дошло до битвы, поначалу отряд Тору рассчитывал уговорить Доминику Скоду, то есть Фредерику, уступить «останки». Но хотя Тору сам учил Чайку не зацикливаться на одном лишь воровстве…
— Однозначно без шансов, — Тору пожал плечами. — Ситуация совершенно другая. Сейчас наш противник — не столько князь, сколько «Чайки». Такие же девушки, как и ты. Стала бы ты отдавать «останки», если бы тебя вежливо попросили? Согласилась бы продать?
— М-м… — протянула Чайка и нахмурилась.
— Выходит… мы можем рассчитывать лишь на перенос «останков» из одного места в другое, — высказалась Акари.