Надо отметить, что состав комитета, рассматривавшего оперу «Опричник», был довольно оригинальный: из дирижеров русской оперы в нем был один Направник. Затем были дирижеры от итальянской оперы, от русской, французской и немецкой драмы и от балета.
Именно этот состав комитета в феврале 1871 года забраковал оперу Мусоргского «Борис Годунов».
В ту же зиму 1873 года Чайковский часто встречался с композиторами «Могучей кучки». Он играл им финал своей только что оконченной Второй симфонии. Это было у Римского–Корсакова, который жил тогда на Фурштадтской улице (ныне улица Петра Лаврова, д. 25, кв. 9). Петербургским композиторам особенно понравился финал симфонии с темой народной украинской песни «Журавель». Как известно, Вторая симфония была написана в имении Давыдовых Каменке, где гостил у сестры Чайковский, и изобиловала народными украинскими мелодиями.
Петр Ильич писал: «Вся компания меня чуть не разорвала на части от восторга…»
Еще об одном посещении Чайковским этой же квартиры, но уже значительно позже вспоминал и сын Римского–Корсакова— Михаил Николаевич:
«…Я помню его у нас на квартире на Фурштадтской улице, когда играли, очевидно, по просьбе Николая Андреевича его квинтет для фортепьяно с духовыми инструментами. Я с любопытством осматривал инструменты… Вероятно, Николай Андреевич пригласил Петра Ильича послушать его произведение… Петр Ильич очень мило и ласково говорил что‑то со мной и что‑то объяснял мне по части какого‑то инструмента.
…Как я уже сказал, Петр Ильич умел чрезвычайно ласково говорить с детьми и вот значительно позже… бывая у Николая Андреевича, …шутил с моей сестрой — Надеждой Николаевной (в замужестве Штейнберг), которой тогда было лет 8—9. Маленькая Надя была в восторге от Петра Ильича, называла его «душка Чайковский» и говорила, что выйдет за него замуж».
Итак, опера «Опричник» была единогласно одобрена и принята к постановке, но волокита продолжалась.
Петру Ильичу приходилось не один раз приезжать в Петербург, то для переговоров с дирижером оперы Направником, то для присутствия на репетициях. Он пробыл здесь четыре дня, с 22 по 25 января 1874 года, сокращая оперу и внося в нее изменения.
Он писал об этом брату Анатолию:
«…B Питере я остановился в отвратительном отеле «Виктория» (Казанская улица, ныне улица Плеханова, Д. 29. — Л. К.). Отправился прямо к Направнику, которому перед тем я назначил свидание письменно. Я решил очаровать его полным согласием со всеми требованиями его и ласково–почтительным обращением. Цель эту я достиг самым блестящим образом, и мы расстались с ним по–дружески. Все четыре дня я проработал над сокращениями и изменениями в партитуре. Большею частью обедал у папаши и занимался у него же. Как я ни убегал от всех, но меня‑таки нашли и атаковали в моем номере».
Для присутствия на репетициях и премьере Чайковский приехал в Петербург в двадцатых числах марта 1874 года и остановился у отца.
Первая же встреча с Направником была неприятной. Дирижер сделал много сокращений в партитуре, что очень обидело композитора.
Первыми репетициями Чайковский также был недоволен. Не нравились ему и своя музыка, и исполнение, и сценическое оформление оперы.
На постановку «Опричника» дирекция не истратила почти ни копейки. Декорации и костюмы были старые. Трудно сказать, откуда их подобрали. Очевидно, из каких‑нибудь давно снятых с репертуара опер.
Зная, что его московские друзья собираются специально приехать на премьеру оперы, Чайковский 25 марта 1874 года писал своему другу профессору Московской консерватории К. К. Альбрехту:
«Карлуша!
…Объяви всем нашим, что моя опера пойдет в пятницу на святой, и если состоится предполагаемая поездка, то предупреди, чтобы я мог достать билеты. Но, по правде сказать, я бы лучше желал, чтобы никто не приехал. Ничего особенно хорошего в опере нет. А впрочем — как знаете. Еще у меня к тебе просьба. Если имеются на мое имя письма, то пришли мне сюда (на углу Канонерской и Могилевской, дом Львова, № 7, кв. № 24)».
И в тот же день С. И. Танееву:
«Сережа! Если вы имеете серьезное намерение приехать в Питер для слушания моей оперы, то я очень прошу Вас не приводить сего намерения в исполнение. По правде сказать, ничего нет особенно хорошего в этой опера, и мне бы не хотелось, чтобы Вы из‑за нее прикатили в Петербург».