А Ван Цзинвэй в свою очередь использовал Кисаньку и других советских советников для дискредитации Чан Кайши: за внешним единодушием двух лидеров Гоминьдана скрывалась глубокая взаимная антипатия. Во многом, как и в конфликте Чана с генералом Чэнь Цзюнмином, это объяснялось местническими причинами. Ван был уроженцем и патриотом Гуандуна и, хотя его предки были выходцами из Чжэцзяна, не терпел чжэцзянского «провинциала» Чана. К тому же оба вождя были совершенно разными по характеру: подтянутый и чуждый болтовни генерал Чан Кайши на дух не переносил вальяжного «покорителя дамских сердец» и прожженного политикана Ван Цзинвэя. Беда советских военных советников и китайских коммунистов заключалась в том, что они недвусмысленно выступили на стороне Ван Цзинвэя и Кисаньки.
Зная, насколько болезненно ранимым и вспыльчивым был Чан, нетрудно представить, как он вознегодовал! 19 января 1926 года он записал в дневнике: «На сердце нерадостно от взглядов и поступков Рогачева и Кисаньки. Я отношусь к ним искренне, а они отплачивают мне обманом. Это товарищи, с которыми нельзя вести совместные дела». После очередной встречи с Кисанькой 7 февраля он добавил: «Совершенно ясно, что его сердце полно сомнений, подозрительности и страха <в отношении меня>».
Через день Чан Кайши подал в отставку, но Ван Цзинвэй не принял ее, хотя и «не выразил пожелания», чтобы Чан остался. В глубокой депрессии Чан записал в дневнике 11 февраля 1926 года: «Советские друзья подозрительны <по отношению ко мне>, они презирают и целенаправленно игнорируют меня, я же совсем не хочу бороться с их ложью и не обвиняю их, и все, что я делаю, — это плачу им искренностью». Он хорошо помнил Конфуция, учившего: «Стремись к искренности и верности; не дружи с тем, кто тебе не ровня; не бойся исправлять ошибки».
Встретившись с Ван Цзинвэем, Чан тет-а-тет пожаловался ему на Кисаньку, рассчитывая, по-видимому, что Ван отправит того в Москву, но Ван посоветовал самому Чану поехать в СССР отдохнуть и поизучать опыт русской революции, а заодно и обсудить свои личные проблемы в Коминтерне, а Кисаньке сразу же передал все, что обиженный генерал говорил о нем.
Ну что оставалось Чану? Вначале, в феврале 1926 года, он действительно решил поехать в Россию, попросив своего секретаря Чэнь Лифу сопровождать его. Расторопный Чэнь даже купил билеты и поменял валюту, но по дороге в порт Чан то и дело заставлял шофера поворачивать назад и в конце концов, окончательно передумав ехать, вернулся домой. Чэнь Лифу утверждает, что Чан Кайши сделал это, вняв его, Чэня, советам использовать силу против врагов. Вокруг Чана стали в то время группироваться все недовольные просоветским курсом правительства, а потому у него имелись шансы победить Кисаньку, Ван Цзинвэя и китайских коммунистов. Отдавать свою партию этим людям Чан конечно же не собирался.
С каждым днем он все острее чувствовал, что кольцо ненависти вокруг него сжимается. Он теперь везде видел врагов, плетущих за его спиной интриги. Как-то вернувшись с банкета, организованного советскими советниками по случаю 8-й годовщины Красной армии, он записал в дневнике: «Моужу (генерал Ван Болин, один из правых. — А. П.) сказал мне, что <на банкете> были люди, клеветавшие на меня. Я тоже заметил людей, презиравших меня… Почему я раньше был так глуп? Больше никогда таким не буду!»