В ночь с 19 на 20 марта 1926 года Чан не выдержал. Он отдал приказ арестовать около пятидесяти китайских коммунистов, послал войска окружить резиденцию советских военных советников и ввел в Кантоне военное положение. Он объяснил это тем, что ему удалось раскрыть «коммунистический заговор»: коммунисты якобы собирались его похитить и отвезти в Россию, где стали бы держать в качестве пленника.
Есть, однако, немало сомнений в том, что такой заговор существовал. Ведь в Москве Чана, как мы знаем, считали крайне левым — левее других командиров НРА. Да и сам Кисанька при всем его высокомерном отношении к будущему генералиссимусу считал его «якобинцем». Вряд ли в таких условиях китайские коммунисты отважились бы арестовать Чана, да еще вывезти его в Россию. Скорее всего, Чан сам спровоцировал инцидент. Такой вариант кажется единственно достоверным, особенно если учесть, в каком тяжелом психическом состоянии Чан находился в то время и как боялся «потерять лицо» из-за Кисаньки. Не случайно накануне событий он попросил своего «кровного брата» «цикаду» Чжана, жившего в Шанхае и являвшегося руководителем Центральной контрольной комиссии ГМД, немедленно приехать в Кантон для того, чтобы сыграть роль верховного арбитра во внутрипартийных делах. Вполне возможно, что сам Чан верил в «заговор» КПК как человек, страдавший манией преследования, но фактов, подтверждающих заговор, нет.
НАЦИОНАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В КИТАЕ (1925–1927 гг.) Карта:
С другой стороны, известно, что за два дня до событий капитан военного корабля «Юнфэн» (после смерти Суня переименованного в «Чжуншань» — «Ятсен») коммунист Ли Чжилун получил устный приказ Чан Кайши, переданный ему вышестоящим начальством, подвести судно к школе Вампу якобы для ее охраны, а когда он позвонил Чану и сообщил о выполнении приказа, тот заявил, что впервые слышит о таком приказе. Когда же «Чжуншань» вернулся в Кантон, Чан неожиданно объявил Ли Чжилуна «мятежником», раздув историю о «коммунистическом заговоре».
Главное, чего Чан Кайши добивался, — это немедленное удаление Кисаньки, Рогачева и Разгона, возвращение Блюхера и Бородина, которым он доверял, и ослабление позиций Вана. При этом Чан отнюдь не желал ухудшения отношений с Советской Россией, по-прежнему позиционируя себя как верного ученика Сунь Ятсена, завещавшего дружить с СССР.
По сообщению советского советника Александра Ивановича Черепанова, Кисанька, совершенно ошеломленный, послал Чан Кайши письмо, но его возвратили с пометой, что адресата нет дома. Глава комиссии большевистского Политбюро, начальник Главного политического управления Красной армии Андрей Сергеевич Бубнов, — находившийся в Кантоне под псевдонимом Ивановский с инспекционными целями с февраля 1926 года и попавший в эпицентр событий, — посетил Чан Кайши, пытаясь прояснить ситуацию. И Бубнов, и его комиссия подозревали связь между событиями 20 марта и коминтерновской «линией наступления и захвата власти» в Гоминьдане, но, понятно, признавать это не хотели. Перекинувшись с Бубновым парой фраз, Чан пообещал, что сам приедет к нему на следующее утро «для более серьезных и глубоких разговоров», но не сделал этого, тем самым дав понять, кто хозяин положения.
Делать было нечего, и через четыре дня Куйбышев-Кисанька, Рогачев и Разгон, по решению комиссии Бубнова, покинули Кантон. Русские пошли на уступки, по словам одного из них, только для того, чтобы «выиграть время и подготовить ликвидацию этого генерала <Чан Кайши>». Прощать ему события 20 марта они не собирались и просто затаились. Но пока инцидент закончился мирно: добившись своего, Чан освободил арестованных и даже принес извинения оставшимся в Кантоне советским специалистам. 29 апреля в южную столицу Китая вновь прибыл Бородин, а в конце мая — Блюхер. Отныне вплоть до начала Северного похода (июль 1926 года) все основные политические дела стали решаться «большой тройкой» — Чан Кайши, «цикадой» Чжаном, прибывшим в Кантон 22 марта, и Бородиным. Причем их заседания проходили в доме «цикады». Особняк же Бородина, в котором раньше проходили совещания руководства ГМД, «перестал быть местом бурной деятельности».
Следствием переворота 20 марта было значительное ослабление позиций не только коммунистов и советских советников, но и левых гоминьдановцев, группировавшихся вокруг Ван Цзинвэя. «Революционная диктатура» Вана и Чана развалилась, и Чан существенно укрепил свою власть. 22 марта ему выразили поддержку члены правительства и командующие армиями. С сарказмом Чай Кайши записал в тот день в дневнике: «Те, кто до событий выступал против моих действий, после событий стали внимать моим словам, как Священному Писанию. Как же быстро меняются настроения людей!»