Вскоре после этого Бородин и Блюхер покинули Китай. Бородин, за голову которого чанкайшисты назначили награду в 30 тысяч китайских долларов, уехал в СССР через северо-западные районы Китая, занятые маршалом Фэн Юйсяном. Фэн и левые гоминьдановцы не препятствовали этому. На ханькоуском вокзале Ван Цзинвэй и Сун Цинлин даже устроили Бородину пышные проводы.
Блюхер же выехал через Шанхай. Несмотря на разрыв единого фронта, Чан Кайши сохранил к своему военному советнику добрые чувства. Он даже встретился с ним, чтобы пожелать счастливого пути, а при прощании сказал ему:
— Быть может, нам еще придется вместе работать при других обстоятельствах, поэтому прошу вас не принимать свой отъезд так близко к сердцу.
— Я тоже надеюсь, что мы видимся не в последний раз. Итак, до новой встречи! — ответил Блюхер.
Разгром коммунистов не привел, однако, к немедленному объединению двух фракций Гоминьдана — ванцзин-вэевской и чанкайшистской. Слишком сильно они враждовали. Более того, в начале августа положение Чан Кайши в Нанкине резко ухудшилось. Дело в том, что вскоре после успешных переговоров с Фэном Чан, несмотря на наличие в то время угрозы со стороны Ухани, продолжил Северный поход, который через месяц закончился поражением. Чану не удалось взять столицу провинции Шаньдун — город Цзинань, так как войска крупнейших милитаристов — Чжан Цзолиня и Сунь Чуаньфана получили помощь японцев, считавших Шаньдун своей вотчиной. Фэн Юйсян не оказал необходимой помощи, и в начале августа чанкайшисты отступили к Нанкину, покрыв Чана позором. Ситуацией тут же воспользовался Ван Цзинвэй, переманивший на свою сторону гуансийских генералов Ли Цзунжэня и Бай Чунси, входивших в нанкинское правительство, но имевших свою фракцию в Гоминьдане.
В этой обстановке Чан Кайши 13 августа демонстративно объявил о своей отставке со всех постов. Это, с одной стороны, могло разрядить ситуацию, а с другой — усилить его влияние в Гоминьдане да и в самом Китае как благородного революционера, пожертвовавшего собой ради единства партии и нации! Именно этот, жертвенный, момент Чан подчеркнул в своем заявлении об отставке. Расчет был точный. Китайская пресса воздала ему хвалу, объявив, что его «отставка является актом беспримерного героизма».
В этих условиях многие члены ГМД, не входившие в его фракцию, решили сделать хорошую мину при плохой игре. Маршал Фэн направил Чану телеграмму, призвав вернуться: «Вы сегодня опора Китая. На вас Китай и партия возлагают надежды на спасение… Если вы не примете это во внимание и все-таки уйдете в отставку, я, Юйсян, не смогу не сделать то же самое». (Конечно же, когда Чан не внял его уговорам, он никуда не ушел.) Глава «новой гуансийской клики» Ли Цзунжэнь, сторонник Ван Цзинвэя, даже лично приехал в Шанхай просить Чана пересмотреть свое решение, хотя на самом деле считал его «плохим командиром и неквалифицированным стратегом», а также «ограниченным, предубежденным, упрямым, лукавым, подозрительным и ревнивым» человеком.
Просили Чана остаться и члены его фракции, бывшие выпускники школы Вампу, с которыми он встретился 25 августа (и они, в отличие от Фэна и Ли, были искренни).
Но Чан остался непреклонен. «Мы, солдаты, как правило, не понимаем ни науки управления государством, ни законов экономики, — заявил он бывшим курсантам Вампу. — …Нам надо… подучиться». В его словах чувствовались обида и изрядная доля сарказма. Вслед за Чаном ушли в отставку Ху Ханьминь, «цикада» Чжан и некоторые другие вожди Гоминьдана.
Чан попросил Т. В. Суна поехать в Ухань на переговоры с Ван Цзинвэем. По воспоминаниям современника, Т. В. Сун, этот «гладко выбритый активный молодой человек в слегка затемненных круглых очках, обладал весьма приятными манерами и умел располагать к себе людей». Сам же Чан 14 августа в сопровождении двухсот телохранителей уехал на родину, в деревню Сикоу.
Разумеется, его отставка была лишь тактическим маневром. Сдаваться он не собирался. Через четыре дня у себя дома Чан Кайши встретился с руководителями Общества выпускников школы Вампу. Это общество было создано в конце июня 1926 года и насчитывало несколько тысяч преданных Чану офицеров. На встрече было решено учредить журнал общества «для того, чтобы руководить массами и курсантами». После этого Чан Кайши удалился в буддийский монастырь Золотого бамбука, где когда-то послушницей служила его мать. Но и там, в горах, держал руку на пульсе политической жизни Китая. «Его уединение — миф, — написал один из иностранных корреспондентов, посетивший его. — Даже в этом отдаленном месте генерал Чан не может не думать о делах государства и войны, хотя и старается забыть о них на какое-то время». В монастыре Чан Кайши провел больше месяца, встречаясь с журналистами, секретарями и посылая любовные письма Мэйлин. От переписки с любимой он испытывал радость. Но то ли опасаясь, что кто-то прочтет его дневник, то ли по какой-то другой причине называл ее в дневниковых записях таинственно: третьей младшей сестрой или даже третьим младшим братом.