— Я открыл ей, кто я и зачем пришел в Паталипутру, и только с ее помощью встретился с Мурадеви.
Теперь мое дело сделано, и я могу уйти. Я счастлив, что вернусь к Майядеви с добрыми вестями. Мне пора
уходить. Прошло много времени, и раджа киратов уже, верно, беспокоится. И меня ждут дела в моей обители.
Прощаясь с монахом, Чанакья как бы между прочим обронил:
— Раджа киратов собирался послать как-нибудь своего сына в Паталипутру погостить у Мурадеви да
поучиться управлять государством у раджи Дханананда. Если так случится, то, может быть, раджа киратов
пошлет меня сопровождать юношу. Тогда мы еще увидимся.
Пока он так говорил, Вриндамала понемногу оправилась от смущения, пришла в себя от похвал и
решилась спросить брахмана насчет тех слов, какие обронила Мурадеви при расставании с Чанакьей.
— Мурадеви? — удивился брахман. Мурадеви послала привет матери и брату. Да ты сама знаешь, что
обычно передают женщины с теми, кто держит путь в их родительский дом. То же сказала и Мурадеви. Я даже
толком все и не запомнил. Понял главное, что она счастлива, что кончились ее горести. Еще просила, чтобы
прислали к ней племянника. Вот и все, пожалуй.
— Нет, нет, — воскликнула Вриндамала, — это не были слова привета! “Хорошо, что ко мне придет
помощь. Но если бы этого и не случилось, я все равно исполнила бы свою клятву”, — вот что она сказала. И
хорошо слышала. Что это значит?
Чанакья слегка смутился от неожиданности, но сумел это скрыть и, точно что-то припоминая,
пробормотал:
— “Клятва”? “Помощь”? Она так говорила? Что-то я не помню. Нет… нет… Кажется, в самом деле… Да,
она сказала, что хочет, чтобы кто-нибудь из родных приехал поддержать ее. Сейчас она в милости у раджи, но
счастье переменчиво, а враги ее не дремлют, так хорошо было бы иметь около себя кого-нибудь из близких. До
сих пор родные словно забыли про нее, но теперь пусть явится кто-нибудь, мать или племянник. Иначе она и
думать забудет, что есть у нее родительский дом, и никого больше видеть не пожелает. В том и была ее клятва.
Ничего больше.
Вриндамала недоверчиво выслушала брахмана; она почему-то усомнилась в истинности его слов. Нет, не
о той клятве говорила Мурадеви, — так чувствовало ее сердце. Но она ничего не спросила у Чанакьи и спрятала
глубоко в душе свои сомнения.
На другой день брахман покинул город. В пути он думал о том, чего уже достиг и как много еще
предстоит сделать для исполнения задуманного. Он нащупал трещину в здании царского благополучии, он
приобрел верную помощницу. Но как быть дальше? Он пообещал, что вскоре вернется в Патилпутру с
царевичем, будто бы сыном раджи киратов, который, пользуясь родством, сможет завершить свое воспитание
при дворе Дханананда. Но сам он, Чанакья, беден, а Чандрагупта взращен пастухами. Где взять нужные
средства, чтобы достойным образом снарядить юношу, окружить подобающей свитой? В их лесной обители не
сыщешь и разменной ракушки, а тут требуются золото и драгоценности. И медлить нельзя. Нужно сразу же
вернуться в Магадху. А там тоже предстоят большие расходы. Теперь понадобится иметь и слуг и тайных
соглядатаев. Всем придется платить, никто не станет служить даром, тут не помогут хитрые речи. Где же взять
денег?
Чанакья в самом дело был нищ, да никогда и не стремился к богатству. Читатель уже знает, что трудно
было найти человека более неприхотливого и лишенного всякой корысти, чем Чанакья. И теперь он размышлял
о богатстве лишь потому, что без него невозможно было исполнить задуманное.
Наконец он решил, что не стоит пока ломать голову, что так или иначе он что-нибудь придумает, и мысли
его потекли в другом направлении. Как-то там в обители управился с делами Чандрагупта? Совладал ли с
юными бхилами, кхаси, гондами? Или, может, не справился, рассорился со всеми по молодости? При нем самом
все шло легко, по раз заведенному порядку. Он обучал юношей разным наукам, а те служили ему, собирали для
него плоды и корни, сами кормились охотой. Поддерживали обитель и раджи, сыновья которых учились у
знаменитого брахмана. А что там теперь?
Так раздумывая и тревожась, подвигался Чанакья к пределам своей обители. И чем ближе он подходил,
тем сильнее становилось его беспокойство. Но у самых границ обители тревоги на время оставили его. Он стал
думать о том, как встретит его любимый ученик, что скажет, как, должно быть, обрадуется. Нетерпение и
счастливое предчувствие переполняли его душу. Отчего бы это? Знать, хорошие вести ожидают его!
И вот брахман ступил на землю своей обители. Он сразу услышал радостный гул вдали, шум, крики,
ликующие возгласы. Наверное, подумал Чанакья, кто-то из его учеников отличился на охоте. Что же там за
добыча — лесной буйвол, тур, горный баран или, может быть, тигр? “Кстати я пришел, им приятно будет
похвалиться своей удачей”. И он пошел в ту сторону, откуда слышался шум. Сквозь деревья и заросли он
увидел, что все его ученики собрались на поляне, что Чандрагупта стоит в центре, тут же что-то сложено в кучу.
Рядом он разглядел группу связанных пленников греков. Все юноши возбужденно шумели. Чанакья решил
спрятаться за деревьями и послушать немного, о чем они говорят. И он услышал:
— Чандрагупта! — говорил один из учеников. — Будь здесь сегодня учитель, он похвалил бы тебя…
— Почему “тебя”, Вираврата? Скажи “нас”. У меня заслуги не больше, чем у всех остальных. И хватит
об этом. А вот что мы станем делать с таким богатством? Я предлагаю оставить все как есть, а когда вернется
наш учитель, сложить как дар к его ногам. Вы согласны со мной?
— Согласны, согласны!
— Конечно, Чандрагупта! О чем ты спрашиваешь?
Чанакья не мог больше оставаться в укрытии. Он шагнул из тени деревьев на свет, к своим ученикам:
— Дети мои! Долгой вам жизни! Я несказанно счастлив узнать о вашей любви и преданности.
Он вышел на поляну, и блеск золота ослепил его — груда сокровищ у ног Чандрагупты сияла и
переливалась.
Не нужно и рассказывать, с каким восторгом встретили юноши своего учителя, о котором только что
вспоминали. Когда первый пыл встречи немного улегся и все выразили любовь и почтение наставнику, кто-то
принес для него шкуру антилопы, и один из учеников. Вираврата, начал рассказ:
— Сегодня Чандрагупта повел нас против греков. Это был отряд в пятьсот или шестьсот человек. И
Чандрагупта обратил их в бегство. Многие были убиты, других мы взяли в плен…
— Учитель, — вмешался другой юноша, — они напали на соседнего раджу, грабили бедняков. Они
отняли сокровища у раджи и везли их своему царю Селевку Никатору. А Чандрагупта…
— Учитель, — перебил Чандрагупта, — почему он говорит обо мне одном? Мы все вместе одержали
сегодня победу. И все богатства, добытые нами, мы отдаем вам в дар, а этих пленников считайте своими рабами.
Ваш приход сегодня — нежданная милость для нас. Примите же наше подношение и благословите нас.
И тут все ученики разом закричали:
— Пусть здравствует учитель!
— Да здравствует благородный Чанакья!
Слоим любви наполнили глаза брахмана, судорога перехватила горло. Не в силах вымолвить ни слова, он
привлек к себе Чандрагупту, Вираврату и других учеников и, немного справившись с волнением, сказал только:
— Дети мои, вы не ведаете, какое благое вы совершили дело, добыв это богатство.
Больше он не сказал ни слова.
Спустя несколько дней Чанакья собрал всех учеников и объявил, что вновь покидает на время свою
обитель. За себя он оставит Вираврату и, пообещав присылать письма с наказами, отбыл в обратный путь — в
Паталипутру. С ним отправился и Чандрагупта, снаряженный, как подобает сыну царского рода, с