престол Магадхи, и с тех пор военачальник находился в опале. Надо думать, что он до сих пор таит гнев и
обиду на своих недоброжелателей, на тех. кто оклеветал его заодно с Мурадеви. Можно сыграть на этих его
чувствах и привлечь на свою сторону могучего союзника. Самый верный способ заручиться его помощью —
открыть ему тайну Чандрагупты. Но это крайнее средство. Пока есть надежда поразить цель обыкновенной
стрелой, не стоит пускать в ход единственную, заговоренную, которая бьет без промаха.
Привлечь на свою сторону Бхагураяна — это девять десятых всей задачи. Ведь в его руках могучая сила
— армия. Останется лишь один сильный и опасный противник — первый министр раджи Дханананда Ракшас.
Этот никогда не изменит своему долгу, не предаст своего господина — и тут ничего не сделаешь ни посулами,
ни угрозой. Ракшас — преданнейший слуга Нандов, и он будет служить им, пока жив останется хоть один
птенец из их гнезда. А если погибнет род Нандов, если и следа их не останется на этой земле, он всю свою
жизнь положит на то, чтобы отомстить за их гибель.
“Но ничего, — усмехнулся про себя Чанакья, — у меня найдется средство усмирить и Ракшаса. Все, что
он замыслит против нас, обернется против него самого. И в конце концов он еще станет первым министром и
верным другом Чандрагупты. Я-то сам всего-навсего брахман, и цель моей жизни — постигнуть суть бытия. Я
не алчу ни власти, ни богатства, я чужд желаний, но одно живет во мне — исполнить клятву и возвести на
престол Паталипутры, сделать властелином империи Магадхи отрока, посланного мне судьбой. И я не совершу
греха. Напротив, будет высшей справедливостью вернуть то, что принадлежит ему по праву рождения. Разве не
справедливо заслуженное возмездие? И разве не заслужил кары тот, кто посмел оскорбить подозрением
благочестивого, образованного и пекущегося о его же благе брахмана; тот кто в ответ на благословение сначала
оказал милость и покровительство, а потом, наслушавшись советов корыстных завистников, взял назад свое
царское слово?”
Как прибой в океане, бились мысли в голове у Чанакьи. Когда под конец он вспомнил об оскорблении,
нанесенном ему при дворе Нандов, живо представились его взору события того дня. Вот он с достоинством
вошел в царский совет и благословил раджу; вот, увидав его горделивую поступь и величественную осанку, все
пандиты смешались и стали бросать на него горящие злобой и завистью взгляды. Чанакья хорошо запомнил
лицо того брахмана, который, когда раджа оказал почет пришельцу, поднялся со своего места и повел коварные
речи, смущая подозрением душу раджи. И раджа пошел на поводу у низких корыстолюбцев! Чанакья запомнил
каждое слово своего проклятия, посланного легковерному радже, — слова эти до сих пор горели в его душе,
точно выжженные огнем. Он запомнил каждый свой шаг, когда, поруганный, покидал государственный совет.
Он снова, как в зеркале, увидел себя: гневного, оскорбленного, пылающего жаждой мщения. И вновь с его уст
слетели слова проклятия:
— Запомни, глупый раджа! Оскорбив благородного и благочестивого брахмана, ты словно наступил на
черную кобру. И теперь эта змея укусит не только тебя, она изведет весь твой род до последнего семени. Это
говорит Вишнушарма — нет, нет, Чанакья. Помнишь ли ты еще это имя? Вишнушарма! Оно вновь обретет
бытие, когда кровью Нандов с него будет смыт позор. Теперь ты понял?
В этот миг Чанакья очнулся: он услышал звук собственного голоса и одновременно шорох чьих-то шагов.
Он спохватился, что его могли услышать, и замер. Должно быть, это встал кто-то из его учеников. Неужели до
их ушей дошло то, что он бормотал здесь? Нет, верно, нет! А то подумают еще, что их наставник помешался от
ненависти и гнева. Надо лечь и уснуть.
Но как уснешь, когда душу терзает жажда мести? До самого рассвета сон так и не пришел к Чанакье. К
утру глаза его покраснели, словно восходящее солнце наполнило их своим кровавым светом. Только раннее
солнце светило кротко и нежно, а глаза Чанакьи сверкали грозным, пугающим блеском.
Гла в а XIII
ЗОЛОТАЯ КОРЗИНКА
С того дня как Чандрагупта поселился у Мурадеви, странное чувство родилось в ее душе. С первого
взгляда на юношу сердце ее было смущено радостью и тревогой. Увидав сына своего брата — красивого, как
бог любви, отважного и исполненного благо родства, она порадовалась всем сердцем, но с каждым разом, глядя
на него, она все чаще вспоминала, что и ее сын, будь он жив сейчас, был бы так же красив, воплощал бы в себе
мужество и добродетель, — и радость ее омрачалась. Представив Чандрагупту радже, она сказала:
— Махараджа, это сын моего брата Прадьюмнадева. Брат и моя мать прислали его ко мне. Если вы
позволите, я оставлю его пожить у себя на недолгий срок.
Не до говорив до конца, Мурадеви вдруг закрыла лицо руками, голос ее прервался, из глаз потекли слезы.
Раджа бросился утешать ее и спрашивать, что у нее за горе, отчего она плачет. Но от его утешений она лишь
разрыдалась еще сильнее и не могла вымолвить ни слова. Раджа привлек ее к себе, ласкал, долго уговаривал и
настойчиво выспрашивал, пока наконец она не сказала:
— Сын арьев! Как могу я говорить о том, о чем мне приказано молчать, что велено навсегда вычеркнуть
из памяти? Махараджа, я могу не говорить об этом, но забыть я не в силах. Если мать забудет своего сына, то
кто же вспомнит о нем? Увидав Чандрагупту, я… мой сын… такой же…
И она опять захлебнулась слезами. Тень омрачила лицо раджи, он горько, но ласково улыбнулся и мягко
пошутил:
— Милая, если ты будешь так горевать при виде Чандрагупты, я ни за что не позволю ему остаться.
Пообещай, что ты все забудешь, только тогда я дам ему позволение Я поклялся, что ты никогда больше не
узнаешь горя, и если его вид вызывает у тебя слезы…
— Нет, нет, — Мурадеви поспешно подняла голову, лежавшую на груди раджи, и вытерла слезы. — Я
справилась уже со своим горем. Чандрагупта невольно задел мою рану, но больше этого не случится. Я прошу
вас разрешить ему остаться здесь на время, как того хочет мой брат.
— На время? — перебил ее Дханананд. — Да пусть живет столько, сколько ты захочешь. Если нужно, я
дам ему власть, пусть вместе с моим Сумальей учится управлять государством. Что, Чандрагупта, ты желаешь
учиться?
Услыхав вопрос, юноша немного смутился, но ответил скромно и достойно:
— Кто в Арьяварте не почтет милость махараджи за счастье для себя?
Раджа Дханананд тотчас отметил изысканность и учтивость его ответа и, оставшись этим доволен,
продолжал:
— Прекрасно! Ты, кажется, искусен в речах. Ты будешь хорошим приятелем моему Сумалье. Погоди, я
пошлю тебя к нему.
— Нет, нет, сын арьев, — вмешалась Мурадеви, — он только сегодня пришел н Паталипутру, не надо
тотчас же отсылать его от меня. Завтра царевич Сумалья, как всегда, придет припасть к вашим стопам, и они
встретятся здесь.
“Как равные”, — прибавила она про себя.
Раджа слушал Мурадеви и не отводил глаз от лица Чандрагупты. Что-то неотступно привлекало его
внимание в этом красивом лице. Раджа глядел на Чандрагупту и удивлялся, отчего в душе его поднимается
такое нежное, любовное чувство к этому незнакомому юноше. И вдруг ему показалось, что он нашел причину:
он открыл поразительное сходство в чертах его лица с чертами Мурадеви. Да, да, те же линии, тот же овал лица,
разрез глаз, размах бровей.
— Что это? Чандрагупта, негодник, ты не успел явиться к нам, а уж занялся воровством? — шутливо вос-
кликнул раджа. — Э, так не годится! В моем доме не место воришкам, — и он подмигнул Чандрагупте, давая
понять, что шутит.
Мурадеви по тону, по голосу раджи догадалась, что он грозит не всерьез, но прикинулась испуганной и
удивленно посмотрела на Чандрагупту: