5 апреля Западная армия генерала Ханжина заняла Стерлитамак, 7 апреля — Белебей, 10-го — Бугульму, 15 апреля — Бугуруслан, Южная группа Западной армии и Оренбургская армия вышли на подступы к Оренбургу. Сибирская армия заняла в начале апреля Сарапул, Ижевск и Воткинск. Это означало для советской власти угрозу потери крупных хлебопроизводящих районов Поволжья, крупных центров оборонной промышленности в Самаре и Симбирске, а также прекращение сообщения по Волге с Астраханью.
Однако стремительное — на 250 и более километров за месяц — продвижение в центре Восточного фронта несло опасность и наступавшим. В условиях распутицы и без того не блиставшее организованностью снабжение белых катастрофически отставало от дивизий, не говоря уже о передовых полках и батальонах. Особенно страдали части, действовавшие далеко от железнодорожных линий. Уже в начале мая начальник 12-й пехотной дивизии Рудольф Бангерский отмечал: «Со времени Уфы мы хлеба не получаем, питаемся чем попало (читай — за счет реквизиций у населения. — П. А.). Нужно дать людям хоть два дня поспать, иначе будет большой крах».
План наступления армий адмирала Александра Колчака, подготовленный его начальником штаба, молодым генералом Дмитрием Лебедевым, не был детально продуманным и стратегически выверенным, что отразилось на неудачном исходе наступления. Наносившая главный удар Западная армия и правофланговая Сибирская армия были примерно равны по силам. Главной задачей последней считалось не содействие Западной армии, а наступление на северо-запад в направлении Вятки и Котласа для соединения с армией генерала Евгения Миллера. И без того небольшие (около 135 тысяч штыков и сабель на полуторакилометровую линию фронта) силы белых дробились и действовали в расходящихся направлениях, что ослабляло главный удар и возможности маневра. Начальник снабжения армий адмирала Колчака Алексей Будберг писал: «Плана действий у ставки нет; летели к Волге, ждали занятия Казани, Самары и Царицына, а о том, что надо будет делать на случай иных перспектив, не думали. Не хотят думать и сейчас; и сейчас нет подробно разработанного, систематически проводимого, надежно гарантированного от случайностей плана текущей операции. Не было красных — гнались за ними; появились красные — начинаем отмахиваться от них, как от докучливой мухи… Такая стратегия теперь сугубо опасна, ибо фронт страшно, непомерно растянут, войска выдохлись, резервов нет, а войска и их начальники тактически очень плохо подготовлены, умеют только драться и преследовать, к маневрированию не способны…»
Наступление белых не было подкреплено достаточным количеством боеприпасов и вооружения, а также продовольствия и амуниции, что неизбежно влияло на их боеспособность. Прибывшие из-за границы поставки союзников застревали во Владивостокском порту, на складах и станциях Транссиба, составы пускали под откос сибирские и дальневосточные партизаны. Многое из так необходимого армии оседало у не желавших подчиняться адмиралу атаманов и предприимчивых интендантов. Уже в боях под Уфой белые столкнулись с недостатком патронов, из-за чего Ижевская бригада генерала Викторина Молчанова вынуждена была идти в штыковые атаки. Атаки ижевских рабочих, цепи которых надвигались на красные полки с песнями под гармошку, усилиями советских историков и пропагандистов превратились в «психические» атаки офицерских полков.
Отсутствие боеприпасов вело к большим потерям среди солдат и офицеров, нехватка продовольствия и необходимой амуниции становилась причиной голода и болезней. Павел Петров, начальник штаба 6-го корпуса, получившего тяжелый удар от Чапаева, вспоминал о развитии событий в апреле: «Снегу было страшно много, весна была дружной, между гор (Общий Сырт. — П. А.) появились заторы. Мы начали купаться; обозы и артиллерия отставали. Парки совсем отстали, и мы не смогли подтянуть их и к боям после Пасхи.