Долго толковали мы с ним у завалинки, вороша дела давно минувших лет. Смеркаться стало. Ермак позвал меня в дом, за стол усадил. Я спросил его:
— Знали вы, Тимофей Федорович, Чапаева?
— Как же! — Он проковылял к столу, тяжело сел против меня, коренастый, узловатый, как древний дуб. — Доводилось встречаться. Это до того было, как меня казаки расстреляли.
— Расстреляли? Вас?
— А кого же еще?! Знамо дело, меня. Под хутором Жигулевским. Оружейным залпом. Потом штыком пырнули. Семь разов! — Ермак поднял подол рубахи, и я увидел синие вмятины на теле. — Это еще что! Вот тут пуля. От офицера в подарок. Землицей, злодей, меня сверху присыпал. Я из энтой могилы едва выкарабкался. Из мертвых, можно сказать, воскрес. И прозвали меня с той поры Ермаком… Чапаевцы — вообще народ живучий, двужильный. Все, как есть, Ермаки!
— Ну, таких-то, как вы, пожалуй, единицы, — не согласился я. — Немногие ветераны остались в живых.
— Это как сказать. Летами-то я постарше самого Василия Ивановича Чапаева. Остальные бойцы, выходит, помоложе. В сынки мне годятся. Вон хотя бы Ванюшку Фролова взять. Орлом смотрит! А тоже у Чапая в кавалерии служил. А Колька Ермаков? А Иван Петров? А Ермолай Стулов, Терентий Дюжев, Мишка Рязанцев…
Пошел я к старикам, которых Ермак назвал. Толстую тетрадь с собой прихватил. Всю ее, от корки до корки, исписал — старым красногвардейцам было что вспомнить. И когда прощался с последним из них, думал, что в селе теперь не осталось ни одного чапаевца, у которого бы я не побывал…
— Немудрено начать, мудрено закончить, — усмехнулся моей самонадеянности седой чапаевский боец. — Нас, стариков, ты, кажись, всех навестил. А про молодых-то вовсе забыл. Ты к бывшим чапаевским разведчикам ступай — их в селе предостаточно. Своими глазами убедишься — один к одному! Орлы! Прямо хоть снова в бой! По сей день в колхозе работают, всем прочим трудящимся пример подают. Вот так-то. В нашем полку, было б тебе известно, мы целый отряд из юных разведчиков образовали. Лихие, безбоязненные парнишки! По тылам колчаковским шастали, ценные секретные сведения добывали и обо всем начдиву Чапаеву докладывали. У Василия Ивановича такой излюбленный маневр был: нагрянуть на врага неожиданно, исподтишка, чтобы он и опомниться не сумел, и сражение с неприятелем вести по-хитрому, осмотрительно, в дурацкое положение его ставить. А чтобы действовать с таким умным расчетом, надобно заранее знать, где и в каком количестве разместились вражеские части, разгадать, какие боевые планы у них, куда намерены двинуться дальше. Без таких сведений хитрый маневр не учинишь. Вот и направляли мы в тыл к неприятелю своих разведчиков. Составляя план наступления, Чапаев непременно опирался на донесения разведчиков и при их содействии такие неожиданные и смелые удары по белому войску наносил, что победа всякий раз была за нами, за чапаевцами. Так что бывалым разведчикам есть что вспомнить. Коли про наши подвиги надумал писать, то к ним поди, к разведчикам. У них и память острее, и грамотность в советское время постигли. Они тебе всю нашу сулакскую историю как на ладони преподнесут: Чапай привечал молодых-то.
— Так-то оно так, — осторожно заметил я, — но ведь с той поры, посудите сами, более полувека прошло. Сомнительно, чтобы чапаевцы молодыми остались.
— А ты не сумлевайся. Народ у нас какой? Хитрющий, настырный, пронырливый народ, скажу тебе. Крестьянской закваски. Они, ежели надобно, на прямой обман пустятся.
Я не понимал, к чему он клонит, о каком обмане речь ведет, и решительно вступился за земляков:
— Это вы уж слишком… Я знаю…
— Чего ты знаешь? Ничего ты не знаешь! — перебил он меня. — Чапаев на что шустрый и зоркий мужик был, одним взглядом мог дать цену человеку, но и его иные наши сулачи вокруг пальца обводили.
— Как так? — удивился я.
— А вот так. Петьке Козлову и четырнадцати не было, а он семнадцатилетним прикинулся. Ивашка Щенников, Лешка Кулешов, Ваня Зайцев, да и другие многие себе по одному-два годка накинули, чтобы, значит, в чапаевскую дивизию попасть. Моложе семнадцати не брали. Вот они и жульничали… А ты — лишнего наговариваю! Я-то поверней твоего знаю, какой у нас в селе народ живет. Если есть мужик постарше семидесяти, можешь не сумлеваться — самый натуральный чапаевец!