Из‑за приоткрытой двери до притаившегося Кощея доносился шум — кто‑то хлопотал, накрывая стол. Вот неразборчиво молвил что‑то женский голос, ему ответило полузвериное ворчание.
Кощей встал и, за неимением прочего, облекся в лежавшую на лавке одежду. По росту она подходила ему впору, но была гораздо шире в плечах и груди.. Тот, кто раньше носил эту рубаху, был настоящим богатырем, и Кощей невольно почувствовал зависть к мужу этой женщины. Лишь потом спросил он себя, почему подумал именно о муже, а не о брате или отце хозяйки — но уж больно широка и просторна была пышно убранная изложня и явно любящей рукой был расшит ворот. Но где хозяин этого дома, если его жена так спокойно дает мужнину вещь первому встречному?
Дверь была приоткрыта как раз настолько, чтобы не стеснять гостя, если он решится выходить, и чтобы пригласить открыть ее шире, коль он захочет выйти. Кощей толкнул дверь.
Он оказался на пороге просторной и светлой горницы. В доме его отца даже в таких покоях царил полумрак — маленькие окна никогда не растворялись и почти не пропускали света. Здесь же все три окошка были распахнуты настежь, даром что на дворе была осень.
Широкий, выложенный гранитом очаг жарко горел. На лавках, в мисках, горшках, кадках и просто так было разложено и расставлено столько вещей, что у Кощея разбежались глаза. Бросив взгляд только один раз в ту сторону, на лавки и стены, увешанные всякой всячиной, он мигом понял, что хозяйка этого дома знает толк в травах и зельях, может быть, лучше, чем его собственная мать, которая могла приготовить любой напиток из чего угодно.
У почти накрытого стола суетились две женщины и мужчина. Одной из женщин оказалась хозяйка, двое других только с первого взгляда казались людьми — при дневном свете становилось ясно, что это — оборотни–волкодлаки, принявшие человечий облик.
Они‑то в основном и работали, а женщина только покрикивала негромко, указывая, что делать.
Она первая почувствовала присутствие гостя и обернулась.
Как и ночью, Кощей снова понял, что второй такой красавицы нет и не будет на земле. Гордая, сильная, прямая, стояла она перед ним. Черное платье ведуньи, перехваченное узорным и наверняка заговоренным поясом, делало ее загадочной и странно манящей. С шеи и с пояса свешивались вырезанные из кости, дерева, вылепленные из глины или кованные из бронзы и меди фигурки и символы. Заговоренный узор вился и по вороту, вырезанному низко — так, что еще немного — и откроется высокая грудь. Длинные черные волосы пушистым облаком лежали на плечах и спускались на спину. Плетенная из кожи лента охватывала лоб женщины. Из‑за нее черные глаза хозяйки дома казались еще прекраснее. Заглядевшись на ее лицо, Кощей порывисто шагнул к ней. Почему‑то безумно захотелось обнять ее и поцеловать. Дома девушки–рабыни бегали от. него, не давая даже прикоснуться, хотя знали, что за это им может попасть от хозяйки. Но эта женщина не дрогнула, когда его руки легли ей на плечи, — только взметнулись ресницы, и Кощей сам отпустил ее.
Женщина повела глазами — и оборотни засуетились, мечась от очага к столу. А хозяйка отступила на шаг и поклонилась гостю, прижимая руки к груди.
— Здрав буди, — мягко молвила она. — Хорошо ли спалось?
— Благодарствуй, хозяюшка! Лучше, чем дома, выспался!
Женщина снисходительно улыбнулась на его пылкий ответ и пригласила к столу.
Оборотни шарахнулись прочь, и она сама поставила перед гостем угощение. Вдохнув густой запах, Кощей почувствовал голод и не чинясь принялся за еду. Оборотни, получив от хозяйки разрешающий кивок, убежали, и она потчевала Кощея сама.
Между делом, подливая цеженого меда, она назвалась сама и спросила его имя. Ее звали Мареной, и, услышав это имя, Кощей вновь, еще больше, почувствовал, как его влечет к хозяйке дома.
Но разговорились они позже, когда гость утолил голод и Марена присела подле него, поигрывая концами пояса.
Но даже здесь она не могла сидеть спокойно — встав, налила и с поклоном подала гостю кубок с медом.
— Хорошая ты хозяйка, — похвалил ее Кощей, принимая кубок. — Верно, твой муж счастлив с тобой?
Он все ждал, когда можно будет выспросить Марену о нем, но ответа не дождался. Женщина лишь усмехнулась.
— Нет его, — молвила она наконец.
— А где же он?
Марена опять хмыкнула и отошла, нарочито плавно покачивая бедрами — она знала, что гость смотрит на нее, и старалась выглядеть соблазнительной.
Что до Даждя, которого она сама когда‑то очаровала, то о нем она предпочитала не думать, а если вспоминала, то как о самой большой ошибке молодости или досадной помехе в жизни. Вот уже несколько лет, как Даждь бросил ее, без каких‑либо причин уехав далеко на запад, в Дикие Леса. Перед отъездом он, правда, опять завел свой всегдашний разговор о детях. Но неужели так сложно было понять, что Марена и сам он еще слишком молоды, чтобы обременять себя детьми! У них еще на все хватит времени!