То ли нюх подвёл крота-малыша, то ли на самом деле он двигался слишком медленно, но ни один червяк, даже самый захудалый, не попался ему. Крот-малыш проголодался, но продолжал рыть, рыть, рыть. Если бы он не был кротом, у него бы потемнело в глазах от голода, но он был кротом и рыл без остановки, уже не понимая, что и зачем он делает. В конце концов, почти лишившись сил и окончательно потеряв чувство направления, он вдруг почувствовал, что рыть ему больше нечего.
Сначала крот-малыш подумал, что попал в чьё-то гнездо, но его нюх говорил ему, что это совсем не так. Миллиард непривычных запахов, совсем не похожих на запахи гнезда, обрушился на него. Миллиард звуков, подобных которым он никогда не слышал под землёй, оглушил его. Крот-малыш дёрнулся в одну сторону, в другую, пытаясь понять, как вернуться назад, в уютный и спокойный подземный ход, но вдруг что-то подхватило его и подняло вверх.
Вокруг всё ревело, хрипело, выло, скрежетало. Крот-малыш, пытаясь спастись, делал то, для чего был рождён - он рыл, рыл, рыл. Но то, что он рыл, не рассыпалось под его когтями, это была не земля, и не камень, и не корень дерева, а что-то ужасное, тёплое, упругое и слегка влажное. Крот-малыш уже распрощался со своей короткой и не очень счастливой жизнью, как вдруг то, что подняло крота, опустило его обратно. Когти крота-малыша вонзились в привычную, податливую землю, он, напрягая последние силы, начал рыть, и почти сразу же наткнулся на жирного, ленивого дождевого червя. Крот-малыш проглотил его, не останавливаясь, и продолжил рыть, стараясь оказаться как можно дальше от того жуткого места, где он только что побывал. Наконец, он почувствовал себя в безопасности и остановился.
Остановившись, крот-малыш понял, что мир огромен, страшен и смертельно опасен, особенно, если ты малыш. И тогда крот-малыш поклялся, что никогда, никогда больше не будет малышом.
Клаус остановился и обвёл нас торжествующим взглядом.
- Ну как, страшно? - спросил он. - Небось, не заснёте теперь?
- За крота-малыша страшно, а так не страшно, - ответил Свен.
- И за тебя страшновато ещё, за твоё душевное здоровье, - подхватил я, расстилая спальник на коврике около костра. - Мне кажется, что твоя история - это какой-то серьёзный симптом. Как вернёмся, сразу сдам тебя Крохе.
- Тьфу, охальники, - обиделся Клаус, - не страшно им, видите ли. Симптом, это надо же так сказать! Поэта каждый может обидеть. Ну, сами напросились, слушайте дальше.
После того, как крот поклялся никогда не быть малышом, охотничья удача вдруг улыбнулась ему. Вкусные, сырые червяки как будто сами ползли ему навстречу. Проворные жуки не успевали увернуться, и их панцири аппетитно хрустели на острых кротовьих зубах. Крот рос, набирался сил. Как-то раз ему попалась мышь-малютка, и крот, не моргнув глазом, съел её. Тогда он понял, что по кротовьим меркам он уже совсем не малыш. Но воспоминание об ужасной силе, которая подняла его так, словно он ничего не весил и ничего не значил, не давало ему остановиться. И крот рыл, ел и рос.
В августе, когда его братья впервые начали линять, крот тоже стал менять шерсть. Он не знал и не мог знать, что его новая шерсть была не такая, как у его братьев и у всех остальных кротов. Новая шерсть крота была алой, как кровь из артерии.
К этому времени крот был больше, чем любой из его братьев. Как-то раз, наткнувшись на прорытый кем-то ход, крот стал пробираться по нему, на ходу расширяя его своими мощными лапами. Хозяин тоннеля, отдыхавший после охоты в своём гнезде, услышал шум, учуял запах чужака и бросился защищать свой дом. Бедняга не мог по запаху определить размеры нежданного гостя. Оскалившись, он бросился на крота, но крот вонзил ему свои острые, длинные зубы в горло и сжимал челюсти, вдыхая знакомый запах, запах одного из своих братьев, пока тот не перестал биться. Потом крот съел его.
До наступления холодов крот съел всех своих братьев и многих других, более дальних родственников. Он не щадил никого. Только один раз, сидя в засаде и поджидая жертву, он вдруг почувствовал нежный грибной запах, который напомнил ему что-то счастливое из его детства. Глухо заворчав, крот попятился, своим коротким хвостом нащупывая дорогу. В этот день он больше не охотился, и, лёжа в своём огромном гнезде, пытался понять, откуда пришло странное ощущение - ощущение, что он стал чудовищем.
Когда наступили холода, оказалось, что есть кроту нечего. Запасать на зиму червяков, откусывая им головы, как делали другие, было бессмысленно: прокормиться червяками крот уже не мог. Голодный и злой, крот рыл всё выше и выше, словно бросая вызов той страшной силе, изменившей его жизнь и сделавшей его тем, чем он стал: кротом-каннибалом, кротом-великаном. Наконец, окончательно обезумев от голода, крот-великан прорыл почти вертикальный ход до самой поверхности и высунул голову наружу.