Последнюю часть истории Клауса я слушал уже сквозь сон, уютно устроившись в спальнике у костра. Мелкий дождик шуршал по тенту, изредка стрелял уголёк в костре. Крот, охотник, лошадка, малышка-сестрёнка - всё сливалось в единую паутину нелепых выдумок, которые так любит Клаус. Зевнув, я повернулся на бок и подтянул колени к груди.
Я полз вверх по каким-то верёвкам-лианам, дёргавшимся, словно живые, и норовившим обвить то шею, то ногу. В темноте было слышно непрерывное смутное бормотание. Бросая время от времени взгляд вниз, я видел фосфоресцирующие матово-белые круги над мягкой подушкой влажного мха. Тусклый квадратик света где-то далеко наверху никак не желал приближаться, а круги, напротив, понемногу росли. Бормотание становилось всё громче, я слышал обрывки слов, но ничего не мог разобрать. В очередной раз взглянув вниз, я понял, что круги - это шляпки грибов, тянущихся ко мне, и изо всех сил рванулся вверх. Мои ладони, ставшие вдруг не ладонями, а неуклюжими кротовьими лапами, соскользнули с верёвки, я полетел навстречу мху и грибам, верёвка же обвила мою ногу, лязгнула замком и загрохотала звеньями, потому что это была уже не верёвка, а разматывающаяся цепь. Я понял, что не долечу до зелёной подушки мха, что цепь вот-вот размотается до конца, и цепь, размотавшись, натянулась басовой струной, резко дёрнула, и тогда я проснулся от боли в ноге, сведённой холодом.
Я рывком сел в спальнике. Костёр догорел, молочные предрассветные сумерки затопили лес. Сквозь утихающий грохот пульса я различил лёгкий стук капель, падающих с ветвей на тент, и тихое сопение Клауса и Свена. Осмотревшись вокруг, я остановил взгляд на мутном тёмном пятне немного в стороне от костра. Пятно шевельнулось и уставилось на меня янтарным глазом.
Тяжело и страшно загудела басовая струна. Сумеречный лес выцвел до белизны. Мою кожу облила скользкая плёнка ледяного пота. Крик никак не выходил из лёгких, ворочаясь там раненым кротом, но, наконец, нашёл горло и, расцарапывая его когтистыми лапами, тихо и хрипло выпал наружу. Птица, взмахнув чёрными крыльями, поднялась в воздух и бесшумно исчезла в тумане.
Непослушными пальцами я расстегнул спальник и на четвереньках отполз от костра. Меня вырвало. Я, тяжело дыша, привалился к стволу дерева. У костра Клаус вздохнул и заворочался в спальнике, потом снова затих. Где-то в лесу приглушённо, через туман, чирикнула птица, ей отозвалась другая, ближе и звонче, потом ещё, и ещё. Верхушки сосен тронул мягкий золотистый свет. Я поднялся и пошёл собирать хворост.
- Полли, тебе нездоровилось ночью? - спросил Свен за завтраком. Я успел прикрыть мхом остатки вчерашнего ужина, потерянные в бою с ночными кошмарами, до того, как Свен и Клаус проснулись. Однако, возможно, Свен что-то слышал ночью, или же маскировка не смогла обмануть его нюх, поэтому я ответил:
- Что-то с желудком, может, от воды из ручья. Я сегодня подольше её кипятил.
Свен кивнул, а Клаус, оторвавшись от миски, произнёс:
- А мне вот всю ночь какая-то муть снилась, только под утро стало полегче. Вам ничего не снилось сегодня?
- Ничего, - ответил я, Свен же промолчал, сосредоточив всё своё внимание на миске с кашей.
- Наверное, моё подсознание разбиралось со вчерашними впечатлениями, - решил Клаус. - А вы оба просто толстокожие и нечувствительные. Кстати, у меня появилась идея. Хотите услышать мою идею?
- Мечтаем, - вздохнул я.
- Идея такая: давайте разберём на стройматериалы этот дом в лесу. Всё лучше, чем в мёртвую деревню ехать.
- Я тоже думал об этом, - сказал Свен, - только дом сложно разбирать. Он крепко построен.
- Ну, хотя бы забор - видели, из каких он досок хороших? Полли, что скажешь?
- Это, конечно, лучше, чем ехать в мёртвую деревню, - согласился я, - только Джонни ведь не проедет через лес. Или ты предлагаешь всё это на своей спине тащить до города?
- Не до города, а только до реки, - Клаус поднял палец и, выдержав вескую паузу, объявил: - Мы построим плот!