Всё это пугало. Неспособность понять себя, обыденные вещи, которые вдруг превратились в нечто иное, незнакомое. С глаз Гарри будто спала некая пелена, и он увидел всё, что было скрыто ранее.
Мама с угрюмым видом накинула куртку и, хлопнув дверью кухни, вышла на морозный воздух, в яркие лучи негреющего солнца.
— Твоя сестра вновь сбежала ночью, — произнёс обыденным тоном отчим, проследив за взглядом, которым Гарри проводил маму. — До сих пор не вернулась.
Стул под ним надсадно заскрипел, когда тот уселся за кухонный стол. Гарри скорчился словно от острой боли: звук полоснул барабанные перепонки будто острым ножом. Во имя всех святых, неужели эти стулья всегда так мерзко звучали?!
Привычная реальность стала менее уютной — единственное, к чему могли прийти мысли Гарри. Он не знал как, не знал почему, но чётко осознавал лишь одно — без Луи здесь не обошлось. Всему виной их вчерашняя близость. Она будто открыла Гарри глаза на то, чего никто в здравом рассудке не хотел бы видеть.
Мама вернулась в кухню запыхавшейся, но не от быстрого бега, а от злого крика. Следом за ней вошла сестра, и яркая помада будто увеличивала и без того сардоническое выражение её губ.
— Тебя не было всю ночь, — упрекнула мама.
— И что?
Их глаза были похожи: тёмные, с чёрными частыми ресничками, и полные ненависти друг к другу. Сестра презрительно кривилась, и лишь это было её ответом на всю проявленную заботу. Всегда.
Да как же Гарри умудрялся не замечать этого прежде?
— Ты не можешь зарабатывать собственным телом, Джемма, — покачала головой мама. — Что скажут люди, если узнают?
— Мне нет до этого дела, — пожала плечами девушка. — Как тебе не было дела до того, что думали мы с Гарри, подрастая. Ты меняла мужчин, не в силах остановиться, и добилась того, что папа бросил нас. А теперь ты постарела и не нужна никому, кроме этого неудачника.
Гарри прижал пальцы к глазам, словно это могло спасти его от жалящих злых слов, которыми перекидывались родственники. Из-за этого он пропустил движение и только услышал звук: унизительный и звонкий хлопок от пощёчины. Отчим так и сидел, замерев, слишком слабый и апатичный, чтобы противостоять одной, защищая другую.
Гарри вдруг затошнило, да так сильно, что, показалось, кислота из желудка подкатила к самому горлу. Он сжал плотно губы, глаза и резко поднялся на слабые ноги. Всё его представление о собственной жизни сгорало в мучительной агонии реальности, которая больше не была подёрнута туманной дымкой детства.
На его языке образовался горький вкус. Мальчик впервые попробовал печаль.
○○○
Тенью Гарри метнулся прочь из кухни и оказался в холле мотеля. Тут гуляли сквозняки и повсюду воняло прогнившим деревом. Даже острый и стойкий запах лака не мог выгнать пропитавший здание дух.
Мотель “Зрелость” — настоящая грязная дыра. Соты для туристов, путешествующих автостопом и экономящих каждый фунт. Гарри вдруг не смог понять, как посчитал это место хоть немного красивым в самом начале. А солнце, будто в насмешку, заставляя разглядеть каждую неприглядную деталь, светило всё ярче в грязные окна.
— Эй, малыш, — Ги поставил на пол открытое ведро с прозрачным лаком и улыбнулся. — Несёшься стремительно, словно дьявол кусает за пятки.
Прелесть уходящего детства, которой Гарри был наполнен ещё вчера, как к магниту тянулась к незнакомцу. Но сейчас, стоя напротив него совсем близко, Гарри чувствовал лишь гадливость.
Она возросла многократно, когда рука с грязными ободками ногтей легла на его плечо. Чужие пальцы погладили кожу поверх одежды, а в мутных глазах мелькнуло плотоядное выражение.
Этот день ничем не отличался от остальных зимних дней, проведённых под старой крышей отеля. Гарри понимал умом, несмотря на разительную перемену, которая теперь бросалась в глаза, во всём, что составляло окружающую реальность. Мысли эти сводили с ума, лишали воздуха. Под тяжестью чужой руки он согнулся и начал задыхаться.
— Малыш? — удивлённо спросил Ги, тоже наклонился, чтобы заглянуть в искривлённое ужасом и паникой лицо.
— Пожалуйста, не надо, — Гарри сбросил с плеча чужую ладонь и отступил на шаг, хотя ноги едва слушались его. — Мне нехорошо.
За заботой скрывалось зловещее желание: рука Ги скользнула по спине, и та вмиг покрылась холодным потом отвращения. Гарри передёрнуло, и он нашёл в себе силы отступить ещё на шаг.
Мозг в лихорадке искал выход из ужасной клетки реальности, в которой внезапно оказался. Но повсюду были частые решётки и неприступные стены. Из тюрьмы зрелости не было выхода.
Рождённое мыслями желание вновь посетить тёмную комнату со старым телевизором было безжалостно отброшено в сторону. Ещё вчера Гарри жаждал внимания Луи, жаждал его тело. Сегодня разбило все иллюзии, сладкий запах сирени развеялся навсегда, словно завеса, которая больше не была нужна.
Реальность предстала перед мальчиком во всей своей уродливой неприглядности. На неё не хотелось смотреть. Она пугала до нервной дрожи в коленях.
Но всё же болезненное любопытство взяло верх над оцепенением и страхом. Гарри необходимы были ответы на его вопросы. Казалось, что знание будет легче той туманной полуправды и догадок, в которых он вдруг оказался. Они мутной болотной водой утягивали всё глубже в пучину отчаяния.
Со злобой, которая зажглась с такой силой впервые в жизни, мальчик оттолкнул своего приятеля и бросился вверх по лестнице. Туда, где прятался виновник всех отвратительных видений, что посетили Гарри сегодня. Словно, если бы он смог добраться до Луи и поговорить с ним, вытребовать нужную правду, реальность смогла бы стать прежней.
От его наполненной взрослой уверенностью в своих действиях фигуре в разные стороны расходились вереницы ускользающих теней.
○○○
Словно акула, уловившая плеск раненой рыбы за несколько миль, Луи уже был начеку. Ждал в своей серой и неприметной кровати, в комнате за экраном телевизора, зеркалившей реальную комнату. Ту, в которую ворвался Гарри, неся всю свою ярость, всё клокочущее отчаяние.
— Что ты сделал со мной?
Причудливая пугающая связь, не до конца осознанная, пока не покинула его повзрослевшую душу и заставляла говорить правду. Он бы, может, хотел соврать, но глаза Луи, эти светлые поверхности лун, доставали её будто клещами из самой глубины.
— Проснулся другим? — сардонически уточнил парень в телевизоре. Точно кот, он потянулся, предоставив Гарри время полюбоваться своим изящным телом, и ловко поднялся на ноги.
— Всё вокруг другое, — страшным шёпотом сознался Гарри.
— Конечно, — Луи положил аристократичные ладони на стекло телевизора и пошло, с влажным чмоком, прижался губами с той стороны. — Ты теперь сам другой.
Он насмехался.
Как бы ни было удивительно, от откровенной издёвки стало легче дышать. Злость ли прибавила сил, или, может, Луи выглядел в этот момент по-человечески, тем не менее Гарри расправил плечи под его внимательным взглядом.
— Ты обманул меня, — он в упор посмотрел в насмешливые, теперь такие неживые глаза в телевизоре. — Обманул и соблазнил. Я не хотел всего этого, — рука взметнулась вверх, обведя полукруг, указывая на окружающую Гарри, мерзкую теперь, реальность. Пальцы подрагивали.
— Милый Гарри, — в уголках светлых глаз собрались тонкие морщинки широкой улыбки. — Я лишь бросил в почву твоей души зёрнышко греха. Ты думал о нём, лелеял его. Ты и только ты позволил ему прорасти.
Обида захлестнула, жаром прилила к щекам, словно Луи ударил его по лицу. Унизительно. Картинки удовольствий, которые они разделили сквозь экран телевизора, а потом тех, сквозь которые прошли вместе, оказались с острыми краями. Они царапали мысли и причиняли боль.
— Верни всё назад! — потребовал Гарри. — Я не желаю, чтобы так было. Верни!
— Я не могу, — Луи шагнул назад, будто зашторенная комната была его сценой, и улыбнулся со всей искренностью персонажа телевизионного ролика. — Я всего лишь врата, дружок. И ты сквозь них уже прошёл.
Гарри нервно усмехнулся.
— Врата? — он больше не был уверен, что всё происходящее не сон. Дурной, безумный сон. — Какие ещё врата? Для кого?