Мужчина сдвинул кепку на затылок и внимательно вгляделся в Гарри из-под припорошенных пылью ресниц. В его облике не было ничего отталкивающего или беспокоящего сознание, разве что чересчур туманные глаза, словно затянутые белой пеленой.
— Я Гарри.
— Привет, Гарри, — вновь поздоровался мужчина. — А я Ги.
— Что за странное имя “Ги”?
С детской непосредственностью Гарри влился в разговор с этим подозрительным мужчиной, абсолютно не задумываясь о том, чем это может для него обернуться. В стенах этого здания, пустовавшего больше десяти лет, он чувствовал себя как дома, а дома, как известно, бояться нечего.
За рассказом об имени последовал другой, не менее интересный и не более полезный. Гарри переминался с ноги на ногу, заглядывал мужчине в лицо, поглощая с энтузиазмом чужие слова. Новый знакомый спустился по стремянке вниз и присел на нижнюю ступень. В его руках покоилась отвёртка, и Гарри привлекла её радужная, хоть и замызганная ручка. По ней взгляд переполз на ладони и выше: от запястий шли выпуклые вены почти фиолетового цвета. Их нездоровый вид вызвал лёгкую, какую-то интуитивную тревогу, но Гарри отмахнулся от инстинктов, как отмахиваются от назойливой мухи в жаркий ленивый день.
Незнакомец тоже следил за его лицом: за восторженным выражением; нежными веками, выглядящими, словно лепестки роз, нежными и тонкими; за трепещущими угольно-чёрными ресничками. Его язык скользнул между губ, смачивая обветренную кожу, и Гарри встрепенулся.
— Хотите воды?
Почему-то Гарри показалось, что от разговора у незнакомца пересохло во рту, и со всем своим наивным усердием он, не дожидаясь ответа, побежал на кухню. Там, в темноте ночи, в льющемся лунном свете сквозь покрытые узором мороза окна, Гарри нашёл стакан. Вода в графине была прохладной, но не обжигала пальцы льдом, когда он взялся за толстое стекло посуды, чтобы налить.
Пока вода тонкой струёй лилась в прозрачный стакан, Гарри оглядел кухню, присмотрелся к узору на тканях и, наконец, бросил взгляд в окно. Джемму привезли домой друзья: она ещё стояла возле машины, чуть склонившись к открытому окну. В своей короткой юбке и высоких сапожках. Гарри вновь удивился, как ей удавалось не мёрзнуть этой суровой зимой.
А потом один из парней что-то сказал, она засмеялась и покачала головой. Послала ему воздушный поцелуй, прежде чем отправиться к дому.
Со стуком Гарри поставил графин на место и обернулся как раз вовремя: дверь щёлкнула, закрывшись за спиной сестры.
— Снова не спишь?
— Как всегда.
Рука с ярким маникюром скользнула в карман: Джемма вытащила пачку банкнот и отделила от неё две верхние бумажки. Они оказались в ладони младшего брата, а остальные девушка сунула в куртку.
— Не говори маме, что я вернулась поздно.
Даже после её ухода в кухне пахло чем-то сладким, словно ягоды, и чем-то горьким, похожим на дым. А ещё тревожащим терпким ароматом, которому Гарри никак не мог подобрать аналогию.
Он стоял, прислушиваясь к тишине пустого мотеля, которая однажды наполнится звуками постояльцев, думая о том, как чертовски здорово иметь много друзей. У него не было их столько, сколько было у Джеммы. А потом он подхватил тонкими пальцами стакан и отправился обратно в холл.
Может, ему удастся подружиться с Ги?
○○○
Зимние каникулы то медленно кружились, словно снежинки в безветренную погоду, то летели позёмкой со скоростью завывающего ветра. Гарри не мог понять, почему часы тянулись для него бесконечно долго и в то же время дни заканчивались слишком быстро.
В здании старого мотеля, которое руками отчима и нового знакомого, Ги, постепенно возвращалось к презентабельному жилому виду, заняться было особо нечем. Первый восторг схлынул, когда все комнаты, их бесконечная одинаковость, оказались изучены. Осталось тратить время на созерцание зимних пейзажей за окном, а также выслушивание постоянных материнских нравоучений.
В кухне вечно пахло мёдом, и Гарри, словно маленькая ненасытная пчёлка, возвращался туда. Его растущий организм требовал сахара, и хотя мама вечно ворчала, что он потеряет свои зубы очень рано из-за кариеса, мальчик всё равно постоянно жевал что-то сладкое.
Солнце ещё не успело пропасть с белого горизонта, а Гарри уже не спал. По настоянию матери он заводил себе будильник, чтобы выровнять режим. Она ненавидела его привычку шариться по мотелю после наступления темноты. Как обычно, он дождался, пока все покинут кухню, и проскользнул туда тихой босой тенью.
В комнате пахло приправами, тёплым творогом и сырым мясом, но среди всего этого разнообразия внезапно возник совершенно неуместный цветочный аромат. Гарри, уже было потянувший руку к верхнему шкафчику, в котором хранились сладости, резко её одёрнул и обернулся. Настолько другим был запах, настолько человеческим, что ему показалось на мгновение — в кухне он не один.
Позади никого не было, только поднявшаяся вновь метель бросала крупные хлопья в окно. В углу рамы уже набился целый сугроб, закрыв четверть окна снегом.
Тем не менее в нос бил аромат весенней сирени, и словно он принадлежал кому-то невидимому, перемещающемуся по комнате. Гарри мгновенно забыл о сладостях: втянул носом запах и повернул голову туда, откуда, как ему казалось, пахло сильнее.
— Эй, — негромко позвал он, боясь обнаружить своё присутствие на кухне перед мамой. — Кто здесь?
Аромат не мог принадлежать кому-то, кого он знал. Сестра пахла терпко и искусственно, отчим и Ги источали запах строительной химии, мама — еды. Любопытство вдруг завихрилось в груди не слабее набирающей обороты метели. Гарри выскочил за дверь в поисках источника.
В холле, в длинном коридоре и на тёмной лестнице никого не было. Но запах будто вёл его за собой. Гарри бесшумно ступал босыми ногами по прохладной поверхности пола, стараясь догнать аромат. Одновременно в том сочеталось всё самое прекрасное, что могло существовать на свете: нежность летней ночи, сладость абрикосового джема, медовая густота, звенящая мелодия чистой воды и глубина детской души, самого сосредоточия невинности.
Гарри шёл по шлейфу этого аромата, испытывая дикий восторг в душе, абсолютно не понимая, да и не интересуясь, откуда тот взялся. И полностью очарованный, смог, не осознавая того, добраться до дальних номеров.
Рука легла на ледяную ручку двери одной из комнат. Гарри был полностью уверен, что ему туда, но вдруг присутствие за спиной остановило его. Ладонь дрогнула и соскользнула с металла.
— Всего лишь я, — успокоила сестра. Плечи Гарри мгновенно расслабились. Он обернулся и поприветствовал Джемму улыбкой. — Что ты делаешь?
Мальчик осмотрелся по сторонам и вздрогнул, будто внезапно очнулся от глубокого сна.
— Просто брожу тут, — сказал он. Потому что больше сказать было нечего.
Сестра покачала головой, как качала мама на его детские выходки, и удалилась в сумрак коридора. Туда, откуда так неожиданно явилась. Гарри принюхался, но мотель наполняло множество запахов, а этот, очаровательный, почти пропал.
Запахи переплетались в резкую, щекочущую нос паутину, и мальчик, к своему огромному сожалению, потерял след.
○○○
На востоке появилась тончайшая бело-голубая щель рассвета, отметившая горизонт полоса света. Гарри открыл глаза и сел в своей тёплой постели. Запах сирени окутал его со всех сторон и будто покрыл кожу тонкой плёнкой аромата.
Несколько мгновений Гарри соображал, что происходит, сколько он смог проспать и почему проснулся. Снег за окном вновь ломился в стёкла тяжёлыми мокрыми комьями, но этого звука было недостаточно, чтобы нарушить безмятежный детский сон. Стряслось что-то другое.
Со вдохом пришло озарение: цветочный аромат, несвойственный ледяной зиме, в которой он застрял, вновь кружился вокруг и лип к коже не хуже снега, липнущего к стёклам. Гарри, уже войдя во вкус, вновь наполнил грудь воздухом, глубоко вдохнув, и утонул в силе этого запаха.
Пальцы на его ногах поджались от сладкого щемящего чувства в груди, по всему телу прошла дрожь удовольствия. Подушка вдруг стала мягче, одеяло — теплее, и в целом мир заиграл более яркими красками. Ощущение беспричинного счастья зашумело в голове, словно хмель от бокала шампанского.