Каждое движение полнилось силой, настойчивостью. Луи настырно и жадно брал всё, о чём они оба мечтали, наблюдая за сокровенными самостоятельными удовольствиями друг друга много ночей кряду. Гарри не боялся его резкости, напротив, с радостью позволил вести себя этими тёмными лабиринтами взрослых наслаждений.
Кровать тихо скрипнула под его коленями. Ладони Луи легли на поясницу, толкая дальше. Гарри упал на живот лицом в матрас.
Внезапно, он ощутил всю глубину пустоты внутри, будто душа отправилась в долгий полёт сквозь ничто, а тело больше не принадлежало ему. Не существовало вовсе. Им завладели влажные губы Луи, его горячие пронырливые пальцы. Даже ощущение ползущей по коже ткани, когда, вещь за вещью, одежды становилось всё меньше на теле, были далёкими и чужими.
— Ты сладкий на вкус, — поделился мыслями Луи. — Истинная невинность, сотканная из конфет и легкомыслия.
Гарри хотел возразить, но из горла вырвался хрип. Чужая ладонь мягко скользнула по его бедру и подвинула ногу выше, губы Луи коснулись кожи на ягодицах. Паника рассыпалась по телу мелкой дрожью, стыд вернулся, и стало его на порядок больше. Гарри зажмурился, пытаясь возражать, но Луи касался губами уже гораздо глубже, гораздо ближе.
— Готов к цене, которую придётся заплатить?
Вопрос достиг сознания разрозненными звуками, которые не несли в себе большого смысла. Гарри ощущал лишь влажность чужой слюны между своих пламенеющих ягодиц и горячую ладонь на пояснице. Луи выводил нежные круги на его спине, и ласка его умелых пальцев заглушала последние отголоски разума.
— Ты можешь сказать мне “да” и позволить себе пасть. А я не смогу удержать тебя или сохранить, — Луи лёг на него, кожа к коже, накрыл своим обнажённым телом полностью. Губы коснулись лопаток, шеи, щеки и наконец оказались на схватившихся за одеяло мелко подрагивающих пальцах Гарри. Язык скользнул по ним, будто пробуя подтаявшее мороженое. — Ты слишком сладкий.
Возможно, крупинки сахара и крошки кекса ещё остались на подушечках пальцев Гарри: Луи абсолютно потерял голову, стоило ему коснуться их ртом, и стал похож на самого Гарри. Оба дезориентированные и тяжело дышащие. В шаге от чего-то грандиозного.
— Но если я не справлюсь, — вдавленный в матрас обнажённый Гарри захлебнулся сковавшим вдруг опасением. — И если ты сделаешь мне больно?
— Не воображай лишнего, — отмахнулся Луи от детских опасений, и, как ни странно, от этого пренебрежительного тона стало легче дышать. А потом рука скользнула за плечо Гарри, торс приподнялся, и Луи перевернул его на спину. — Я буду здесь для твоего удовольствия. Только для этого.
Стон оказался едва слышен. Времени подумать о чём-то конкретном не было: Луи подтянул распластанное, несопротивляющееся тело ближе к себе, устроился между разведёнными ногами.
— Горячий, — шепнул он, склонившись и прижав губы к влажному от пота лбу с налипшими завитками мокрых волос. — Податливый, — ладони погладили худой торс и впалый живот, остановились на бледных бёдрах. — Твёрдый.
Луи, наконец, коснулся его члена вновь. Гарри блаженно прикрыл глаза, выгнувшись навстречу этим мастерским ласкам. Они будто забирали остатки сомнений из замутненной, пьяной от желания, головы и на их место помещали лишь негу да наслаждение, каких прежде юному телу Гарри не удавалось почувствовать.
А потом тьма под закрытыми веками превратилась в свет, а свет стал тьмой. Расстояние между телами перестало существовать; горячий влажный член Луи проник в тело медленно и абсолютно безболезненно. Руки Гарри взметнулись вверх, пальцы впились в напряжённые плечи партнёра. Приоткрытые в удивлении и восторге губы получили медовый поцелуй.
Далёкое стало близким: Луи оказался в его руках, овладел им, как и обещал. А близкое — далёким: каждодневные мысли, мелкие детские радости — всё забылось.
Луи толкнулся глубже, позволяя в полной мере ощутить: он стал Гарри, а Гарри — им. На смену ночной реальности пришли бездны сияния. Они появились из лунных голодных глаз. Гарри распахнул свои, когда сладостные толчки чужого члена в его тело последовали один за другим в мягкой терпеливой ритмичности, и взгляд тут же оказался в ловушке. Уже ничто не смогло бы оторвать его внимание от сверкающего лунного серебра. Оно было так близко и наполнено поистине грандиозным желанием.
Желание это разливалось по венам Гарри зияющей пустотой, выжигая всё прежнее. Горячие ладони ласкали тело: Луи то обводил по кругу тонкую шею, то мягко касался рёбер, то сжимал бёдра, вдавливая пальцы в кожу. Ощущение тупой тусклой боли пульсировало на коже и отдавалось эхом в получаемое удовольствие. Гарри лишь шире разводил ноги и яростнее подавался вперёд.
Шлепки там, где тела соприкасались, становились всё громче и несдержанней, но стоны, что разливались по комнате, принадлежали только Гарри. Луи над ним был тих и собран, и только сведённые вместе брови да искривлённые алые губы выдавали всю степень удовольствия, что увлекло и его.
Наслаждение в теле чудовищно распухло. С каждым резким движением, принадлежавшим партнёру, оно проникало всё глубже. Поток крови в венах нёс его к сердцу. Оно булькало и пузырилось подобно змеиному яду.
Оно отравило Гарри.
Из алых губ Луи наконец вырвался звук: нечто среднее между потерянным стоном и удовлетворённым согласием. Он склонился к лицу мальчика, касаясь кончиком носа, и улыбнулся. Гарри улыбнулся в ответ или постарался улыбнуться: его кожа не то горела, не то зудила, будто он ощущал ею телевизионные помехи. Или она ими была.
Поцелуй, мокрый и глубокий, вытащил ту набухшую тьму сладости из юного тела. Она покинула горло всхлипом в чужие губы, вязкой молочной струёй на собственном прессе. Луи продолжал целовать, даже когда его соблазнительное тело остановилось и прекратило любые движения. Всё целовал и целовал потерявшегося в космических ощущениях Гарри. Мальчик почти перестал чувствовать себя.
А потом их окутала ночь, и морозный воздух запел в ушах, когда Гарри взметнули в небо в объятии нежных рук, и он почувствовал запах Луи: запах чего-то бесконечно древнего и тёмного, исходящий от кожи, как запретные духи.
Сирени больше не было.
○○○
Утром Гарри ощущал на губах привкус слёз и сирени. Сладчайшее какао в его кружке не могло ни смыть, ни приглушить солёный вкус.
С ним он проснулся в собственной постели. Зимнее солнце стояло высоко в небе и бесцеремонно заглядывало в комнату. В его алеющих лучах пыль на полках становилась заметнее, а разбросанные вокруг кровати вещи дополняли интерьер, превращаясь в бардак.
Всё было как обычно, но чуточку не так. Сначала Гарри списал неясно тревожащие ощущения на сон, увиденный ночью: губы Луи на его губах, его тело внутри тела Гарри. Запах и вкус. Всё такое реальное. Более настоящее, чем сновидение, более чёткое, чем воспоминание.
Но уже откинув одеяло, забыл напрочь о том, что в воздухе мотеля что-то изменилось. На бёдрах красовались похожие на бутоны цветов синяки.
Это тонкие умелые пальцы Луи оставили ему отметины.
В груди тут же забилось сильнее сердце. Не сон? Взрослая магия действительно произошла ночью? Гарри попытался покинуть постель с той же бодростью, с какой вставал по утрам, но стоило сделать лишь одно резкое движение, как боль, похожая на луч горячего света, прожгла изнутри.
Он согнулся у кровати, вцепился вмиг задрожавшими пальцами в край матраса, пережидая неприятные ощущения. В теле жгло чувство принадлежности ко взрослому миру. Оно ломало кости и разрывало мягкие ткани, поэтому до двери и вниз по лестнице Гарри едва ковылял, похожий на грачонка со сломанным крылом.
И только присутствие мамы в кухне заставило его взять себя в руки. Мальчик медленно вошёл, преодолевая боль в пояснице и ниже, сел на стул. Чашка с какао тут же заняла своё место перед ним. Вопреки всем его прежним убеждениям, оно было приторно сладким. Гарри разлюбил напиток всего за одну ночь.