— Вот! — крикнул Туан и вскинул руки, толпа замолкла. — Вот предатели, воры, отнявшие у вас свободы, что я добыл для вас!
Большой Том усмехнулся, не сводя горящих глаз с молодого лорда, раскачиваясь в ритм со словами юноши.
Ибо воистину, паренек сейчас казался футов двенадцати ростом.
— Разве вы не родились без всяких хозяев? — крикнул Туан.
— Да! — проревела ему толпа.
— Вы родились для воли, — прогремел Туан. — Верно, свободы быть вне закона и нищенствовать, но рожденные свободными!
Затем:
— Разве вы не родились дикими? — практически провизжал он.
— Да! — завизжала в ответ толпа. — Да, да, да!
— Разве я украл у вас вашу свободу?
— Нет, нет!
Кривобокий горбун с повязкой на глазу крикнул:
— Нет, Туан, ты дал нам больше свободы!
Толпа утвердительно зашумела.
Туан снова скрестил руки, улыбаясь, давая одобрительным крикам идти своим чередом.
Когда они только-только прошли свой зенит, он снова вскинул руки и прокричал:
— Говорил я вам?
Воцарилось молчание.
— Говорил я вам, что вы должны иметь мое разрешение на ночь любви?
— Нет! — заревели они в ответ, оба пола, для разнообразия объединившись.
— И никогда не скажу!
Они закричали:
— Ура!
Туан улыбнулся и почти застенчиво склонил голову в знак благодарности.
— И все же, — Голос Туана упал на низкий, угрюмый, гневный регистр. Он нагнулся вперед, размахивая перед зрителями стиснутыми кулаками. — Когда я вернулся в ваши коридоры сей темной вечерней порой, что я обнаружил?
Голос его поднялся, усиливаясь.
— Вы позволили этим подлым негодяям похитить все, что я дал вам!
Толпа зарычала.
Туан махнул левой рукой. Том ударил в барабан с такой силой, что оборвал толпу.
— Нет, больше того, — воскликнул Туан. Его указательный палец тыкал в толпу, глаза искали индивидуальные лица. Его голос стал теперь холодным и размеренным. — Я обнаружил, что в своей подлой трусости вы позволили им украсть даже ту свободу, с которой вы родились!
Толпа зароптала, испуганно и неуверенно. Передние ряды шарахнулись назад.
— Даже свое прирожденное право вы позволили украсть у вас!
Ропот обернулся волной страха от презрения, звучавшего в серебряном языке.
— Вы позволили им отнять у вас даже право на постельную свободу!
Он взмахнул рукой, снова ударил барабан.
— И вы называете себя мужами, — засмеялся Туан резким пронзительным смехом.
Волна ропота пошла теперь на него мрачными, протестующими голосами:
— Мы — мужи! — крикнул кто-то, и толпа подхватила: — Мы мужи! Мы мужи! Мы мужи!
— Да! — завизжал одноглазый горбун. — Только дай нам сих болтающихся негодяев, что ограбили нас, Туан, и мы докажем, что мы — мужи! Мы разорвем их на части, сдерем с них кожу! Мы не оставим и унции мяса висеть на их костях! Мы переломаем даже их кости и вытащим костный мозг.
Толпа кровожадно завыла.
Туан выпрямился и сложил руки на груди, мрачно улыбаясь. Толпа увидела его, ее рев стих до ворчания с оттенком вины, затем раскололся на очаги угрюмого шепота и умолк.
— Разве это мужество? — почти спокойно произнес Туан. — Нет!
Он выбросил руку вперед, тыкая, обвиняя.
— Я видел стаи собак, могущих еще лучше выполнить эту работу!
По толпе пробежал ропот, становясь все более сердитым, все более и более.
— Поосторожнее! — призвал Род Туана. — Ты добьешься, что они разорвут на части нас!
— Не бойся, — сказал Туан, не сводя глаз с толпы. — Пусть еще немного побесятся.
Ропот резко возрос, то тут, то там кричал какой-нибудь нищий, раздавались гневные выкрики, махали кулаками Туану, стоящему на балконе.
Туан снова вскинул руки, крикнув:
— Но я говорю, что вы — мужи!
Толпа притихла, уставясь на него.
— Есть другие, оболгавшие вас, но я зову вас мужами! — Затем он перевел взгляд с лица на лицо. — И кто возразит мне?
Миг они молчали, затем кто-то крикнул:
— Никто, Туан!
И другой добавил:
— Никто!
— Никто! — закричало еще несколько, и:
— Никто! — присоединялись многие до тех пор, пока вся толпа не заорала:
— Никто!
— Докажете ли вы, что вы — мужи? — крикнул Туан.
— Да! — зарычала толпа.
— Вы будете драться? — взвыл Туан, сжимая кулаки.
— Да! — зарычала толпа.
Рука Туана рванулась вниз на уровень пояса, ладонями к полу, с раздвинутыми пальцами.
Толпа стихла.
Его голос стал тихим, напевным:
— Вы родились для грязи и струпьев болезни!
— Да! — пробормотали они.
— Вы родились для пота и для боли от труда!
— Да!
— Вы родились для урчания пустых животов и тоски по дому!
— Да!
— Кто наполнил ваши животы? Кто дал вам крышу над головой в этом самом доме?