— Пертурбатор улетел. Думаю, он обрадовался. Уничтожив безумие Браглоба, мы сломали клетку. — Юноша посмотрел на середину помещения. — Мне кажется, он попрощался с нами. А может, ничего такого и не было. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, что произошло на самом деле.
Остальные тоже мало-помалу приходили в себя и один за другим поднимались с пола. Клотагорб, который, как всегда, при первых признаках опасности спрятался в панцирь, очнулся быстрее других и теперь сосредоточенно разглядывал потолок. Мадж отряхивался, Дормас старалась вырваться из объятий Колина, который плюхнулся на нее в миг исчезновения пертурбатора. Что касается Браглоба, тот также оправился от потрясения. Джон-Том оставил Талею и осторожно приблизился к колдуну, который сгибал и разгибал лапы. Во взгляде росомахи не было и намека на безумие.
— Как ты себя чувствуешь?
— Странно, человече, весьма странно. — Колдун ухватил пальцами подол своей одежды. — Почему я одет в обноски? Подожди... Кажется, я вспоминаю. Да, да! — Он уставился на Джон-Тома. — Что-то насчет мира... Я собирался изменить мир, чтобы не ощущать себя отверженным...
— Но ты больше не отверженный, правильно? И тебе уже не хочется свести с ума весь мир, потому что ты выздоровел, так? Ты исцелился, Браглоб. Твое безумие сгинуло заодно с пертурбато-ром. Вот что значит спеть удачное заклинание.
— Ну да, выздоровел, — прошептал Мадж на ухо Колину. — Ты тока посмотри, как они ухмыляются друг дружке. Сдается мне, они оба чокнутые.
— Ты прав, — изрек Браглоб, кивнув головой. — Я запамятовал, что именно делал и почему j помню лишь, что мне было страшно. Я всегда всего боялся, потому и покинул свой дом, семью и друзей. А когда обосновался здесь, то решил справиться со страхом и для этого изменить мир. Я должен был это сделать. У меня не оставалось выбора, понимаете? Мои товарищи потешались надо мной, и тогда, чтобы избавиться от насмешек, я сбежал на край света. Вы не представляете, каково мне приходилось! Даже крошечные зверьки — крысы, мыши, белки — хихикали вслед и швыряли в меня чем попало! Я укрылся тут и принялся учиться, а потом сумел захватить пертурбатор. В некоторых книгах утверждалось, что сделать это невозможно. Но я, Браглоб, совершил невозможное. — Колдун поглядел за спину юноше. — Он улетел, верно?
— Да, — подтвердил Джон-Том, — исчез вместе с твоим безумием и страхом, который довел тебя до помешательства. Скажи мне, правда ли, что ты не мог ужиться со своими кошмарами, не мог вынести того, что росомаха оказалась вдруг трусливой, как заяц?
— Увы, правда. Но я больше не боюсь. Я чувствую, что стал самим собой. Страхи ушли все до единого, купно с болью, что терзала меня день за днем, вот тут. — Колдун показал себе на затылок. — Я нормален! — Неожиданно он перестал улыбаться. — Однако я собирался изменить мир, а сейчас не смогу ничего сделать! Я собирался править миром... Скажи, человек, что лучше — быть здоровым и прозябать в глуши или стать безумным императором? — Браглоб потянулся за своим топором, что лежал чуть поодаль на полу. — Ты вернул мне рассудок, но украл мои грезы!
Джон-Том поспешно отступил и взглянул в глаза колдуну. Тот вел себя вовсе не так, как предполагал юноша. Вместо того чтобы рассыпаться в благодарностях, он явно замышлял что-то недоброе.
— Тебе следовало бы оставить меня в покое, чтобы я если и вылечился, то по собственной воле, — прорычал Браглоб.
— Да? Иными словами, тебе нравилось быть трусом?
— Разумеется, нет.
— Значит, ты наслаждался своим безумием?
— Нет! Но я не знал, что безумен. Я всего лишь собирался править миром, ибо догадывался, что обладаю силой, способной изменить его. А теперь я лишился ее, — колдун задумчиво взвесил в лапе топор.
— Зачем он тебе? Ведь ты выздоровел!
— Росомаха, у которой нет силы? О чем ты говоришь, человек? Ты украл у меня мою силу. Да, я стал собой, но где моя сила?
Джон-Том неожиданно сообразил, что с освобождением пертурбатора и излечением того, кто пленил космического странника, их трудности, к сожалению, не закончились. Сейчас им предстояло иметь дело с разъяренной гигантской росомахой, вооруженной вдобавок громадным топором. Браглоб обрел рассудок, но вместе с тем к нему вернулся темперамент, свойственный росомахам как особой разновидности семейства куниц.
— Охо-хо, — вздохнул Мадж, — ну, пошло-поехало. — Выдр положил одну лапу на рукоятку ножа, а другой ухватил лук. Дормас повернулась таким образом, чтобы в случае чего пустить в ход задние копыта.