Газерс согласно кивнул:
— Парни, с этим можно конкретно работать. Слышь, кису-ля, платить-то нам хоть будут?
— Кров и с-стол, — ответила Сешенше. — Но — по королевской шкале. Не волнуйтес-сь, вас-с ждет дос-стойное обращение, как с-с уважаемыми придворными музыкантами.
Друзья переглянулись, потом за всех высказался Циммерман:
— Что ж, это самое хорошее предложение за последнее время. Все лучше, чем наяривать за компот в клубах Пассейика.
Хилл содрогнулся:
— Точно, хуже этого ничего не бывает.
Газерс, памятуя о том, что обращается к принцессе, смущенно поинтересовался:
— А на столе под кровом... гм... выпивка будет?
Сешенше показала в улыбке все свои внушительные клыки.
— Вы отведаете лучших алкогольных напитков нашей с-страны. У моего народа давние традиции с-сбраживания и нас-стаивания.
— Ну, коли так, все в порядке! — успокоился Хилл. — Парни, мне это, типа, нравится.
— И еще одно. — Газерс беспомощно глянул на Джон-Тома. — Этот твой королевский двор... как бы это выразиться., смешанный в расовом отношении? Или нет?
Джон-Том улыбнулся:
-Ты сам скоро убедишься, что здесь очень дружно живут все теплокровные. Уверен, в Паресси-Глиссаре ты встретишь людей.
— Это как пить дать. — Мадж подмигнул. — А ежели ты не склонен ограничивать себя в выборе...
Джон-Том зажал ему пасть ладонью.
— Пусть ребята сами выяснят все, что их интересует! Сильнее, чем уже удивились, они не удивятся.
И вслед за мангустами друзья направились к шлюпке.
— Это, конечно, не ресторан деликатесов на Шестой авеню,,— пробормотал Хилл, — но все-таки королевский двор...
Мадж теребил друга за рукав:
— Эй, чувак, послушай-ка. Как же быть со всей этой музыкой, которую тут собрал наш задохлик?
— Я о ней позабочусь.
Джон-Том остановился на берегу, повернулся к самой высокой горе, все еще окутанной темными клубами, взял дуару в руки и запел напоследок. На сей раз слова не нуждались в усилителе из запределья.
Что тут началось! Взорвались черные тучи, и вся музыка, которую Иероним Хинкель добыл неправедным путем, хлынула вниз по склону горы неудержимым валом чистого звука, и каждая нота, словно крупица перламутра, переливалась сотней оттенков.
Грандиозным цунами мелодий и ритмов, гармонии и темпа вызволенная музыка омыла Джон-Тома и его спутников, растрепала им волосы, раздразнила нервные окончания. А когда промчалась мимо, все поняли: им уже до конца своих дней не встретить звука такой концентрации.
Она исчезла быстрее, чем любимое воспоминание, рассеялась над океаном, разбежалась по множеству земель, откуда ее похитили. Мелодии вернулись к своим инструментам, песни — к своим певцам, высокие призрачные стоны распределились по сотням косяков заждавшихся китов. А Джон-Тому и его товарищам осталось только тепло на сердце и чувство исполненного долга.
А потом раздался шум, которого Джон-Том не слышал уже давно. Этот звук, почти забытый музыкантом, посвятившим себя семье, чаропению и разнообразным приключениям, сильно отличался от того, что раздавался много дней назад при встрече с китами. Он исходил от принцесс и солдат, от ансамбля «Панкреэтический отстой» и даже от наказанного Хинкеля, не проявлявшего, однако, энтузиазма. Это были аплодисменты.
Естественно, в такой ситуации Джон-Том мог сделать только одно. Картинным жестом он запахнул широкий плащ, преклонил колено, прижал руку к груди и поклонился.
«Пусть это и не «МТУ», — подумал он, — но все равно неплохо».
— А как насчет вот этого, чувак?
Пока солдаты помогали взойти на борт последней принцессе, выдр указал на исполинский усилитель с колонками. Чудесным образом материализованный тимпан уже давно исчез. Был прилив, морские волны норовили лизнуть потустороннюю электронику.
— Аппаратуру прислал Кацповарекс. Пусть он и решает, как с нею быть. У меня бы нашлась чаропесенка, да, боюсь, еще отошлю куда-нибудь не туда. Остров безлюдный, так что не понимаю, почему мы должны до хрипоты спорить о судьбе чужеземной аудиотехники.
— Так-то оно так, да тока помяни мое слово, однажды она когой-то оченно удивит. — Выдр подошел к ближайшему монолиту, провел пальцами по блестящей черной поверхности. И уловил едва заметную вибрацию. — Кой-кому придется сочинить легенду-другую, чтоб объяснить присутствие этой хреновины.
— Но это уже не наша проблема.
Джон-Тому не терпелось покинуть остров.
Эпилог
Наконец гористый клочок суши остался позади. В сопровождении тысяч китов и дельфинов суденышко благополучно доставило принцесс на родину Алеукауны, в Харакун, расположенный на богатом, процветающем восточном берегу океана Фарраглин. Далее оставалось лишь в индивидуальном порядке препроводить спасенных дам в их королевства. В Тууре и Боробоссе, в Тренку и Паресси-Глиссаре друзей встречали и чествовали как героев, к немалому смущению Джон-Тома. Мадж, всегда готовый помочь комплексующему спутнику, брался праздновать за них обоих, что и делал на пределе своих необыкновенных способностей.
В Тренку они оставили рыдающую Пивверу, и Маджу расставание с ней далось труднее, чем Джон-Тому прощание с Ан-сибеттой Боробосской, уже не сводившей глаз с разительно преобразившегося Хинкеля. А тот, проведя несколько недель под ее неослабным надзором, решил, что двадцать лет учения музыке — пустяковая цена за бессрочное продолжение таких отношений.
Волк-Газерс, Шплиц-Циммерман и Ядерный Хилл благопо-
лучно устроились при Паресси-Глиссарском дворе, под личным покровительством Сешенше. Как и сулил им Джон-Том, в тамошнее высшее общество входили представители многих племен, в том числе и человеческого.
Наконец человек и выдр, чередуя суда с повозками, пешую ходьбу с ездой на вьючных животных, воротились в родные пределы, в Колоколесье, где их ждала встреча с не желающими ничего понимать Талеей и Виджи. Не выбирая выражений, жены потребовали отчитаться во всех подробностях, где шлялись их спутники жизни столько времени.
— Я же написал записку, — робко напомнил Джон-Том.
— Да, и я.
Мадж, ни на минуту не забывая о том, что Виджи в ярости бывает куда опаснее самой непредсказуемой чаропесни, держался в тени друга. Джон-Том знал, что на самом деле требуется его жене, и вместо сумбурных объяснений заключил ее в объятия.
— Мы просто решили погоняться за мелодией, — шепнул он.
Гневная отповедь осталась не у дел — трудно пилить мужа во время жаркого поцелуя, и Талея решила повременить с выволочкой.
Виджи обошла обнимающихся людей.
— А ты, стервец, что скажешь в свое оправдание?
— Да ладно тебе, крошка, ты ж знаешь, как это бывает. Куда Джон-Том чапает, туда и мне как бы полагается. — Женины колебания прибавили Маджу храбрости, он обнял ее за плечи, отвел в сторонку и прошептал: — Ой, крошка, до чего ж это страшно было, до чего страшно! Такие переделки, такой риск — тебе и не вообразить. Но я их все одолел, вот так. Во имя музыки и искусства. Эх, знала б ты, какие опасности мы пережили!
— Пережили, говоришь? Ах ты, икра рыбья! — Виджи саданула его в живот, снова занесла кулак, но не ударила, а улыбнулась. — Но пускай меня освежуют на воротник к праздничному платью, если ты не сократился в талии на целую ладонь! И какие же опасности надо за это благодарить?
— Да ладно те, крошка, я все объясню.
Он приблизился, снова обнял ее и ласково терся щеками о ее щеки, пока она не начала отвечать.
Естественно, она его простила. И это доказывало лишь одно: в той комнате не один Джон-Том умел творить чудеса.