– О, нет! – в ужасе отшатнулся Родрик. – Это Старый Ник!
– И совсем не старый, – учтивый галантный черт погладил свою козлиную бородку. – И не Старый Ник, а всего лишь сын Старого Ника. Но вы можете называть меня 'Жужжапчел'.
– Ну, это просто прекрасно для тебя, – воинственно нахмурился Родрик, – но как мне называть себя?
– Родрик, – заявил с металлом в голосе черт, – и не смей пытаться быть чем-то иным! – а затем улыбнулся, смягчая свой подход. – Я знаю, как это бывает, у тебя то и дело происходят эти вспышки воспоминаний, обрывки ощущения, что ты на самом деле кто-то другой. Пусть тебя это не тревожит, это всего-навсего симптом внутреннего конфликта. Со мной тоже такое Случается. Ты б не поверил, но время от времени я обнаруживаю, что бормочу что-то на церковной латыни!
– Ты прав, – проворчал Родрик. – Я в это не верю.
– Веришь ли ты в это или нет, а делать будешь как сказано! Жужжапчел обвел горящим взглядом их троицу. – Я б хотел, чтобы стало совершенно ясно одно: вы в моей власти, и чертовски обязательно будете поступать так, как вам ведено!
– Вот именно, 'чертовски', – фыркнул Родрик.
– И с тебя этого хватит! – Жужжапчел ткнул пальцем в Родрика, и у того расцвело на щеках и на лбу с полдюжины красный пятнышек. Он взвыл от боли, сгибаясь и закрывая лицо ладонями, а Жужжапчел негромко рассмеялся.
– Фантомные осы действуют всегда безотказно. Но не волнуйся, немножко уксуса с несколькими кубиками льда живо тебе помогут... Эй, эй, там! – он стремительно обернулся и ткнул пальцем в тетушку Дил, которая пыталась выкинуть под шумок солонку в мусорную корзину. – Подсыпь его! – он медленно двинул пальцем и рука тетушки Дил отправилась вместе с ним обратно к стакану с соком, переворачивая солонку и подсыпая в стакан соли.
Жужжапчел удовлетворительно кивнул:
– Вот так, молодец старушка. А теперь, ты! – он показал на Франка. Отнеси поднос обратно к дамам, живо!
Франк, бормоча и стоная еле волочил ноги, но взял поднос и повернулся к двери.
– Лучше, – кивнул Жужжапчел. – Намного лучше. Отлично. Отныне просто делайте, что велят. И чтоб больше никакого этого подрывного индивидуализма, слышите? Потому что я буду следить! – он взмахнул перед собой рукой и исчез. На мгновение кухня наполнилась звуком отдаленного жужжания, затем оно тоже растаяло, и Франк вышел за дверь.
Родрик застонал и закончил заклеивать себе лицо маленькими пластырями. А затем повернулся, снова поставил табурет у дверного косяка и опять забрался на него с двумя досками и ведром.
– Ты забыл снова наполнить его, – резко указала тетушка Дил.
Родрик опять застонал и принялся слезать обратно.
Франк, еле волоча ноги, вошел в гостиную и поставил поднос на столик между Л'Аж и Петти.
– С этим все, – резко бросила Л'Аж. – Можешь теперь идти.
Франк ворча ушел.
Дядя Цукор нагнулся вперед, причмокивая губами.
– Терпение, дядя, – строго сказала Л'Аж, – будет тебе твой прохладительный. Но сперва нашей юной гостье.
– Ну конечно же, – выдохнул Цукор, – ну конечно же.
– Какой прекрасный сервиз, – робко заметила Петти. – Оловянный, не так ли?
– Ну спасибо, милочка, – Л'Аж добавила в чашку Петти сливок. – Да, оловянный. Серебро на самом-то деле такое до ужаса роскошное... Вот, – она вручила Петти хрупкую фарфоровую чашку на блюдечке. – Пейте, не стесняясь.
Но извините, если я сама не буду.
– Ей надо выпить томатный сок, пока тот не свернулся, – объяснил дядя Цукор.
– О, конечно, – согласилась Петти, А затем нахмурилась. – Что?
– Э, Франк! – быстро позвала Л'Аж.
Дворецкий протопал в гостиную, снова ворча.
– Зажги мне сигарету, – Л'Аж помахала длинной русской папироской на конце огромного мундштука из слоновой кости.
Франк, рыча, неуклюже завозился с архаической трутницей и ударил кремнем о кресало. Искра упала на горку плауна, и вспыхнул язык пламени поярче магниевого.
Свет ударил по солям серебра в томатном соке и проявил быстрый портрет мускулистой фигуры в комнате наверху, в постели. Петти уставилась на лицо Адониса и ахнула:
– Э... извините пожалуйста, мне надо срочно сбегать наверх к генератору, – она поставила чашку и поднялась.
– О, но он у нас здесь, внизу, – уведомила ее Л'Аж.
– Уверена, что верхний намного милее, – Петти побежала вприпрыжку к широкой винтовой лестнице за арочным входом в гостиную.
– Франк, быстро! Лови! – закричала Л'Аж.
Франк заревел и, круто повернувшись, побежал, тяжело топая ножищами, следом за Петти. Очень тяжело топая, словно на каждой ноге по гире, и лицо у него выражало сомнение. Но Петти быстро оглянулась, в ужасе ахнула и помчалась во всю прыть.
Л'Аж, однако, не испытывала никаких колебаний. Она ринулась мимо нескорого на ногу Франка и схватилась за рычаг у самого начала коридора.
Как только Петти шагнула на первую ступеньку, Л'Аж потянула за рычаг, и первые три ступеньки провалились, когда открылась потайная панель. Визг Петти стих, когда она провалилась в погреб.
– Вниз! – скомандовала Л'Аж, прожигая взглядом Франка и показывая на отверстие.
Бормоча под нос протест. Франк уселся на край, спуская в провал одну ногу за другой.
– Живее, чудовище! Живее!
Франк пробурчал что-то похожее на 'неправильно'.
– Не смей мне читать проповеди! – завизжала Л'Аж и с силой пнула его в фундамент. Франк с ревом рухнул в погреб.
Поднялся он как раз во время, чтобы увидеть, как Петти стремглав уносится вверх по лестнице из погреба.
Франк тяжело вздохнул и поднялся на ноги. Он дотопал до лестницы как раз тогда, когда Петти достигла верхней площадки. Франк подождал, пока она передохнет, а потом прогромыхал:
– Поверни.
– Что? – Петти опустила взгляд на свою руку, увидела, что та дергает ручку взад вперед. – О! Да! Спасибо, – она повернула ручку и вылетела в прихожую, как раз когда Франк дотопал до отметки половины пути.
– Лови ее. Франк! Лови ее! – вновь завизжала Л'Аж, но Петти завернула за поворот и перемахнула через провал на лестнице. – Неужели здесь никто не может сделать что-нибудь как надо? – взвыла Л'Аж и рванула за другой рычаг.