И вот немного позже, пробираясь по пыльному ходу, я медленно зверела.
На третьем матерном стихе, посвященном Кощею, впереди замаячил свет, при приближении оказавшийся небольшой прямоугольной дырой, заменой вентиляции.
А внизу простой коридор.
— Ну, да будет Тьма мне рада, — шепнула я и прыгнула вниз.
Приземлилась на ноги, о чем тут же пожалела. Тягучая боль едва не заставила взвыть.
Минут через пять я, наконец, разогнулась и, поправив платье, пошла вперёд с самым независимым видом.
Замок был большой и хмурый, из серого камня.
Я шла тихо, но мои шаги все равно отдавались от стен лёгким эхом.
Засмотревшись на пыльный гобелен, я зашла за поворот и чуть не врезалась в кого-то. Причем не просто задела, а полноценно врезалась, угодив носом куда-то в грудь идущему.
Кто лохушка? Я лохушка.
Недолго думая, повернулась обратно. Будто так и задумано. Да. Я там просто гуляла.
Увы, номер не прошел.
— Стоять!
Меня грубо схватили за рукав платья и дёрнули на себя, из-за чего я неуклюже врезалась в мужчину, но тут же отстранилась, стоило запаху табака ударить в нос. Я не любила табак.
Мужчина оказался оборотнем. Высокий, широкоплечий, с цепким, поистине звериным, взглядом.
— Ты что здесь делаешь? — недружелюбно прорычал он, склоняя голову на бок.
Казалось, стоит сказать что-нибудь не то, и он тут же кинется, с явно недобрыми намерениями.
Я молчала, смотря прямо в глаза болотного цвета.
— Немая, шоль? — усомнился оборотень, неосознанно сжимая мне руку.
— Нет, — тихо ответила я.
— Тогда чаго молчишь?
Не говорить же, что просто не успевала придумать правдоподобную ложь?
— Я к Кощею.
Теперь хвостатый пригляделся внимательнее. Окинул взглядом грязное чёрное платье, не менее грязные остроносые башмаки, особое внимание уделил волосам, собранным в косой пучок (видела бы меня тётя — жить мне на улице), а уже потом посмотрел в глаза, чтобы тут же отвернуться. Да, глаза у меня всегда были устрашающими. И нет, не в том смысле, что косые или кривые. Нет. Просто в венах у меня текла Тьма, и иногда, когда контроль утрачивался, она могла отражаться в глазах. Жуткое зрелище, которого даже люди опасались на уровне инстинктов, а уж оборотни и подавно.
— Рина! — окликнул оборотень, продолжая сжимать мне руку.
Не прошло и нескольких секунд, как в коридоре появилась девушка. Невысокая, с синими, видно мавки в родню затесались, жидкими волосами, собранными в низкий хвостик. Форма служанки грязно-серого цвета с белым передником ей была откровенно велика и висела мешком.
— Проводи к господину, — приказал хвостатый.
Девушка вскинула брови, засунув руки в передничек.
— Кем представить?
На меня девушка принципиально не смотрела. И почему такая милая и добрая я ей не понравилась? Черт ее знает. Я списала все на зависть. И черные глаза тут были вовсе не при чем.
Оборотень ещё раз окинул меня быстрыми взглядом, старательно избегая смотреть в черные омуты.
— Гостьей.
Служанка кивнула и, развернувшись, направилась вперёд по мрачному коридору, не заботясь о том, чтобы позвать меня следовать за ней.
Не была бы «простолюдинкой» – устроила бы скандал. Но ей я и являлась, так что покорно поплелась следом, незаметно проверяя пространство с помощью Дара. Он тенями вышел наружу. Сопровождал, пугая местную нечисть.
Девушка уверенно шла вперед. На поворотах ее не слишком пышное платье вздымалось из-за резких движений. Я едва не фыркнула, следя за ней. Она явно побаивалась меня, но тем не менее всем своим видом показывала, как недовольна тем, что ей выпала роль проводницы. Театр одного актера.
Поворота через три мы наконец остановились. Девушка проводила меня до широких дубовых дверей, украшенных золотыми узорами. Причем по сравнению с серой действительностью, двери были слишком помпезны. Может, конечно, у меня слишком бурная фантазия, но показалось, будто их просто спёрли и поставили на самое видное место.
Служанка постучала и, приоткрыв дверь, проскользнула внутрь. А через минуту вышла, открыв дверь уже для меня.
Это был большой зал. По середине, словно плохая пародия на императорский тронный зал, стояло кресло. В нем, удобно устроившись, сидел мужчина. Высокий, худощавый. Серебряные волосы уложены и зачёсаны назад. Длинные пальцы держат фужер с янтарной жидкостью. Самое жуткое в его образе – это глаза. Белые, будто затянутые молочной плёнкой, без радужки и зрачков. В зале, кроме нас, больше никого не было. Только факелы горели, отбрасывая на черный мраморный пол чудаковатые блики.