Глава сорок третья
В ожидании темноты Никодимус постарался отоспаться.
Пришвартовав «Королевскую пику» к валуну на вершине скалистого холма, иерофанты разделили ее надвое. Половина корабля с командой приземлилась на холме, а остальная часть крыла дрейфовала в небе на манер воздушного змея. При малейшей угрозе команда отправит заклинание вверх по привязи, и парящая в небе половина вытянет всех в воздух.
Пилоты, не отцепляя от пояса шелковых страховочных тросов, принялась разбивать лагерь: поставили короткие двухместные палатки из корабельного шелка и накрыли немудреный ужин – лепешки, сыр и вода.
Когда зашло солнце, Франческа, усевшись рядом с Никодимусом, вручила ему рунную фразу. Перевел он быстро, однако несколько помарок все равно вкралось. «Возвращайся, иначе некому будет писать мне послания с чудовищными ошибками». «За-нещт=мнм!сдоа», – протянул он ей в ответ, и следом: «Хватет ахенеи до моего возрощения?»
Рассмеявшись, Франческа кинула в него исковерканной фразой. Никодимус сделал вид, что она выбила ему глаз, – невеселая шутка, но он все равно хохотнул, громко и нервно. Хорошо, что Франческа не слышит свой однозвучный неестественный смех.
«Что, если там ловушка? – написала она. – Угодишь прямо в лапы ко второму дракону».
«Ты миня спасешь».
«Как?»
Никодимус пожал плечами.
«Чтонибудь придумешь».
Франческа состроила гримасу.
Оба ненадолго прекратили переписку. Небосклон темнел. Наконец Франческа, собравшись встать, слегка качнулась к Никодимусу, и ему померещилась в этом движении готовность напутственно похлопать его по плечу. Он резко отпрянул. Бледное лицо Франчески потемнело от обиды. Никодимуса обдало жаром изнутри – словно он разрушил что-то хрупкое и дорогое. Но тут Франческа вспомнила, чем грозит его прикосновение, и лицо ее прояснилось. «Будь осторожен!» – написала она и, получив ответный кивок Никодимуса, ушла.
Никодимус остался, запечатлевая ее в памяти – статную фигуру, длинные каштановые волосы, темные глаза…
На землю спускался вечер. Когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, рядом возник Сайрус.
– Когда пойдешь? – спросил он коротко.
– Скоро, – не меняя позы, ответил Никодимус.
– Мы стоим тут до середины завтрашнего утра. Потом Изему нужно в Дар и на Луррикару.
– Я вернусь до рассвета либо не вернусь вовсе, – кивнул Никодимус.
– Возвращайся с ее слухом.
Никодимус поднял голову. Смотрящие на него в упор карие глаза в прорези между тюрбаном и вуалью полыхали огнем.
– Я постараюсь.
– Можно мне с тобой? – спросил Сайрус.
– Ты только помешаешь. Он нашлет на тебя афазию.
Сайрус помолчал. Потом двинулся прочь, и вдруг обернулся на полпути.
– Мне сложно объяснить, но я за нее переживаю. Неустанно. И хочу, чтобы она была счастлива.
Никодимус догадывался, что в устах Сайруса это равносильно признанию в любви.
– Я тебя понимаю.
– Хорошо. Верни ее слух, – повторил просьбу Сайрус и, выдержав взгляд Никодимуса, ушел.
Четверть часа спустя черное небо заискрилось звездами. Так ярко и чисто они горели только в саванне. Накопленное за день тепло стремительно убывало.
Когда Никодимус направился к Зеленоводному, над холмами показался черный полумесяц. Благодаря праязыку Никодимус различал каждую складку местности по слабому свечению мха на скалах и короткой пушистой травы на земле. Летучие мыши – сияющие сполохи на фоне затканного алмазами неба – шелестели вокруг, охотясь на насекомых – крошечные световые пылинки, таявшие в воздухе прямо на глазах.
Перевалив через последний холм, за которым пряталась долина Зеленоводного, Никодимус остановился проверить свои татуировки. Хтонические письмена покрывали его с ног до головы.
Спускаясь в долину, он не сомневался, что идет прямо в расставленные сети – кем, Скитальцем или Тайфоном, неважно, да и неинтересно. Демон или полудракон наверняка готовят ему сюрприз – но и у него припасены для них подарочки.
Оставив позади длинный каменный гребень, Никодимус шагнул на еще не остывший от дневного солнцепека песок. После непролазной саванны с ее птицами и прочей крупной и мелкой живностью долина казалась голой – праязыком светилась лишь трава да кряжистые дубы.
Год назад Никодимус узнал от ликантропского чарослова, что деревья эти – древние творения Химеры, гибрид растения и зверя, способный порождать ликантропские магические руны. Именно эти деревья, растревоженные когда-то новосолнечными легионами, наводнили местность пресловутыми метазаклятьями.