Дверь открылась, и он рывком сел. На пороге стояла Франческа – глаза мечут молнии, коса растрепалась, красная стола клирика забилась под воротник.
Повинуясь резкому движению тонкой кисти, в Никодимуса полетели золотистые строки, которые он принялся поспешно переводить, стараясь насажать поменьше ошибок. «Я бы сказала, что у тебя мозгов, как у пьяного головастика, но не хочу незаслуженно оскорблять амфибию. Кто, ради пылающих небес, вы с Сайрусом ТАКИЕ, чтобы мне указывать? Я…»
Бросив читать, Никодимус подождал, пока текст переполнится ошибками и самоуничтожится. «Сайрус утрируит, – написал он в ответ. – Я ни питаю илюзий, будто ты при слушаешься к моему мнению». Пока Франческа читала, Никодимус еще раз скользнул взглядом по растрепанной косе и сбившейся столе – и тут до него дошло. Внутри все сжалось и заледенело, к горлу подступила тошнота.
Франческа метнула в него несколько абзацев, но он не шелохнулся, и они разбились вдребезги. Взмахом отправив Франческе: «Уходи» – он отвернулся к стене, натягивая одеяло до плеч.
На постель посыпался дождь светящихся фраз. Никодимус закрыл глаза. Через минуту Франческа принялась трясти кровать. Никодимус не двигался.
– Никодимус! – позвала она монотонным, без выражения, голосом. – Никодимус, посмотри на меня.
Он лежал как убитый.
И тогда ногу обожгла ее ладонь. Никодимус вскочил в испуге. Она коснулась его через плед, не дотрагиваясь до голой кожи, но все равно… Обернув тканью кисть, Никодимус перебрал, невзирая на протесты, все Франческины пальцы, осматривая по очереди в поисках язв.
А потом с силой оттолкнул ее руку комком пледа. «Жыть надоело?» Он уже хотел отвернуться обратно, однако увидел ее лицо – изумленно расширенные глаза, приоткрытый рот.
«Какая муха тебя укусила?»
«Ты забыла по править адежду после Сайруса».
Прочитав, Франческа уставилась на него как на умалишенного. Никодимус молча показал на ее воротник. Франческа, проведя рукой по шее, вытащила сбившуюся столу. «Сайрус тут ни при чем. Я спала в соседней комнате».
Никодимуса замутило снова. «Ты ни слышала вашей возьни. Ни слышола собственых стонов».
Франческа застыла. Лицо ее окаменело.
«Ухди», – бросил ей Никодимус, отворачиваясь к стене.
Она сделала шаг в сторону от кровати. Другой.
– Никодимус… – позвала она.
Минуту он выдержал без движения, потом все же повернулся. «Ты все не так понял», – прочитал он поспешно врученное ему предложение.
«Меня это ни косается».
Он хотел отвернуться снова, но его остановила Франческина ладонь, хлопнувшая по ноге. Словно молнией тряхнула, даже через ткань. «Мы не занимались сексом, – с целительской прямотой написала Франческа. – Я бы прогнала его. Но он был так нежен, а все так запуталось, и тебе не о чем переживать. Мы просто целовались и обнимались, потому что НАПУГАНЫ ДО СМЕРТИ, боже всевышний! Ничего не было!»
«Меня это не косаеца».
Сжатые губы Франчески побелели. «И теперь мне неловко за свое поведение в палатке. Но я сказала правду. Ты понимаешь меня как никто другой, только все так запуталось, а я даже дотронуться до тебя не могу».
Прочитав последние слова, Никодимус вздрогнул. «Ты прова, – ответил он. – Это опастно».
Франческа постояла не шевелясь, потом протянула ему: «Мне жаль».
«Тут неочем желеть», – написал он и отвернулся.
До него донеслось несколько дрожащих вздохов. Потом, к счастью, она вышла и закрыла за собой дверь. Никодимус остался лежать и думать о чем угодно, только не о ней.
Остров Луррикара торчал из моря, словно клык. В какие-то незапамятные времена его утесы, наверное, были темно-серыми, но за истекшие тысячелетия его основательно побелили пометом и перьями несметные стаи чаек.
«Королевская пика» подходила к острову на бреющем полете, и Никодимус разглядел в темных волнах гладкие упитанные туши морских слонов. Оставив утес позади, «Пика» расправилась, превращаясь из узкой стрелы в ширококрылую птицу, а потом заложила крутой вираж. Никодимус чуть не захлебнулся забурлившим вокруг ветром.
Когда корабль начал складываться, Франческу подтащило к Никодимусу – до этого почти весь полет она висела впереди и слишком далеко для переписки. Теперь же она могла при желании передать ему что-нибудь.
Никодимус смотрел строго перед собой. На остров. За утесом потянулось каменистое нагорье, поросшее травой, из которой местами торчали пальмы. То тут, то там попадались горстки круглых деревянных домишек, на лужайках паслись косматые пегие козы. Никодимус почувствовал на себе взгляд Франчески, но не откликнулся, и взгляд через какое-то время пропал.