Внимание Шеннона привлек незнакомый гримуар. Книга лежала отдельно, в дальнем углу — видимо, на невысокой полке или сундуке. Он осторожно пересек комнату и взял манускрипт в руки. Это был журнал исследований Норы, ее личный дневник.
Он мельком просмотрел несколько первых страниц. Нора подробнейшим образом описала, как горгульи выбирают информацию, которой делятся друг с другом. Сумей Шеннон — хотя бы на час! — отнести эти записи к себе в кабинет, его исследования сильно продвинулись бы. А сколько раз он — между делом, в случайных разговорах с другими волшебниками — выказывал желание хоть одним глазком взглянуть на заметки Норы? И не сосчитать!
Он некоторое время колебался, но добродетель все же взяла верх над амбициями.
— Завтра я об этом пожалею, — проворчал Шеннон и, послушно следуя велениям совести, продолжил листать журнал, вместо того, чтобы прихватить его с собой. Ближе к концу он нашел личный дневник Норы: возле каждой записи стояла дата.
По большей части Нора жаловалась на библиотекарей, учеников и коллег. Волшебник дважды поморщился, натыкаясь на оскорбительные замечания в свой адрес. Магистр Финн называла его не иначе как «этот смутьян Шеннон».
Он продолжил читать и вдруг удивленно вскинул брови, наткнувшись на одну из записей одиннадцатилетней давности: «Письмо от остроземского дворянина. Желал взглянуть на своего спящего мальчика. Новенького в Б. башне. Оплата золотыми соверенами. Отец?».
Следующей зимой Нора написала: «Остроземский господин в Б. башне, смотрел на спящего мальчика». И двумя днями позже: «Плата за услугу».
— Лос побери! Неужели Нора продалась какому-то дворянину? — прошептал Шеннон. В Астрофеле и цитадели Звездопада, где взяточничество цвело пышным цветом, подкуп волшебников считался обычнейшим делом. Но Звездная крепость, единственная из всех академий, располагалась на отшибе, вдали от людских королевств с их соблазнами — и коррупция редко сюда проникала.
Шеннон спрашивал себя, не слишком ли он расслабился. Да, они с Норой соперничали в борьбе за научное признание, но он давным-давно отказался от слежки и перестал совать нос в ее дела — по меркам Астрофела поступок немыслимый.
Он перечитал дневниковые записи. Ясно, что под «Б. башней» подразумевалась Барабанная башня. Только вот зачем кому-то платить за возможность посмотреть на спящего мальчика? Сама Нора, судя по всему, считала, что к мальчику приходит отец.
Шеннон нахмурился, размышляя над фразой «Новенького в Б. башне». Он старался понять, о каком какографе шла речь. Кого перевели в Барабанную башню одиннадцать лет назад?
Внезапно кровь застыла в жилах Шеннона. Он вспомнил. Одиннадцать лет назад. Таинственный новичок… Нико.
И что еще хуже, именно в тот год чарословы академии вынесли приговор: Нико — какограф, а значит, не может считаться Альционом.
— Милостивый Создатель, — прошептал Шеннон. А что, если волшебники ошиблись и Нико все-таки связан с Эразмусовым пророчеством? Это означало, что знакомый всем мир доживает свои последние дни накануне войны Разобщения — финальной битвы за спасение человеческого языка от демонической скверны.
Шеннон продолжил листать журнал. Каждые четыре года на его страницах появлялась одна и та же пометка (дважды за одиннадцать лет): «Дворянин навещал мальчика» и чуть позже: «Плата за услугу». Последняя запись, сделанная позавчера, гласила: «Посл. от дворянина. Ошибка? Встреча не состоялась. Странные сны».
Кем бы ни был таинственный взяткодатель, он явно изменил условия встреч с Норой. Может, он ее и заманил на Веретенный мост, а потом столкнул?
Шеннон перевернул последний лист, и у него перехватило дыхание. Через всю страницу шли наспех набросанные острословные чары. Судя по блеску рун, яркому и серебристому, опасный текст был написан на магнусе.
Боковые грани этих рун, твердые как сталь, оканчивались режущей кромкой, заточенной острее бритвенного лезвия. Как правило, создавая фразы на магнусе, волшебник сам решал, какую форму им придать: от каната необычайной прочности до смертоносного клинка. Даже простенькое атакующее заклятие на магнусе могло убить, а руны, которые предстали перед Шенноном, никак нельзя было назвать простенькими. Ему не доводилось видеть подобные словеса, мощное речевое оружие, со времен Остроземской гражданской войны.
— Пламя небес, Нора, угораздило же тебя! — выругался он, закрывая журнал. — Что за осиное гнездо ты расшевелила?
Он пошарил рукой внизу, пытаясь нащупать деревянную поверхность, на которой лежал журнал. Это оказался прикроватный сундук — причем незапертый.