— Это будет обычный обед, ничего особенного, — сказала она, все еще не отводя своего взгляда. — Но мы будем рады, если ты придешь.
Далтон пообещал быть к обеду, Кори даже запрыгал от радости.
Джеймс открыл свой одежный шкафчик. Он поселился в одноместном жилом фургоне, уютно обставленном и довольно-таки комфортабельном. Если проживешь год в тюремной камере, такой фургончик придется очень даже по вкусу.
Джеймс озабоченно осмотрел свой гардероб. Если не считать нескольких недавно купленных футболок, все его вещи оставляли желать лучшего.
Он схватил одну из футболок и выругался. Нервы ни к черту. Это не свидание. Ему не надо наряжаться, душиться дорогим одеколоном и укладывать с помощью лака влажные после душа волосы. Не нужно и покупать розу на длинном стебле или бутылку коллекционного вина.
Нет, это не свидание. Он просто едет обедать к женщине и ребенку. Ну, допустим, они не совсем обычные женщина и ребенок, но в самом по себе обеде, пожалуй, нет ничего сверхъестественного.
Джеймс натянул футболку и заправил ее в протертые до дыр джинсы. Он долго не мог застегнуть молнию — задумавшись, он дергал замок вниз. Все же, наверное, не следовало принимать приглашение… Помочь в чем-то — это другое дело, а помочь съесть их обед… Просто он не смог отказать малышу, вот и все. Не хотелось обижать мальчугана.
Джеймс провел расческой по непослушным волосам. Обычно дети относились к нему с недоверием — их отпугивал его мрачный вид. Но, видно, Кори его раскусил. А может, это ему хотелось, чтобы Кори его раскусил… Пора ехать.
Направляясь к машине, Джеймс решил, что только неотесанный болван может явиться на обед к женщине и ребенку с пустыми руками. Он заехал в супермаркет и купил букет цветов и игрушечную машинку.
И вот он уже на знакомой уютной веранде. И когда Эмили появилась на пороге, одетая в очаровательную блузку в весенних тонах и едва уловимо пахнущая духами, он сразу забыл, что приехал на обед, а не на свидание. Ему захотелось поцеловать ее в губы, насладиться запахом ее груди…
Впрочем, вместо всего этого он только сказал: «Привет!» — и протянул ей цветы.
— Спасибо. — Она понюхала выступающую из букета маргаритку и пригласила его пройти в дом.
— Представляешь, Кори уснул. Он так ждал тебя, что переутомился. Но я разбужу его перед обедом.
— А, это хорошо. — Джеймс нервно сжимал в руке игрушечную машинку. Дом Эмили и внутри был радостным и веселым: деревянный пол, яркие коврики, плетеная мебель — все тот же пряничный домик из сказки.
Кори сладко сопел на диване. Далтон, не колеблясь, направился к мальчику.
Он был совсем не похож на его сына. Кори значительно старше. И все же, глядя на Кори, Далтон подумал о своем потерянном ребенке.
Джастину было всего десять месяцев, когда Джеймс видел его в последний раз. Теперь мальчик, наверное, уже ходит и говорит и называет папой другого мужчину.
— Детишки во сне такие милые, — сказал он.
Джеймс, бывало, баюкал Джастина, напевал ему колыбельную, когда они ночевали в машинах, мотелях и кемпингах. Его сын родился в те самые полтора года, которые он, его жена и сестра провели в бегах, скрываясь от бандитов.
Заметив пристальный взгляд Эмили, он едва удержался, чтобы не погладить мальчугана по голове. Он оставил красную гоночную машинку на журнальный столик и постарался принять беззаботный вид.
— Правда, в детишках я совсем не разбираюсь…
Эмили все еще держала в руках букет из супермаркета — композицию из желтых, розовых и голубых цветов в целлофане.
— А вот Кори ты определенно нравишься.
Они не знали, как продолжить разговор.
Джеймс сунул руки в карманы, затем вынул их и взял со стола машинку, покрутил черные колеса и сообразил наконец:
— Тебе помочь с обедом?
— А ты умеешь готовить?
— Так, чуть-чуть. Чтобы обходиться одному.
На кухне пряничного домика было тесновато, но уютно. Шеренга жестяных банок на буфете, портрет пожилой цыганки на стене. Из духовки чем-то аппетитно пахнет.
— Что в плите? — спросил он.
— Жаркое. — Эмили развернула букет и поставила его в вазу, раскрашенную всеми цветами радуги.
На столе уже стояли желтые и зеленые тарелки.
Джеймс присмотрелся к увешанной монистами женщине, изображенной на картине. В ее рыжевато-каштановых волосах серебрились нити седины, а шаль, накинутая на плечи, блестела, как накидка танцовщицы. Руки с узловатыми пальцами, покрытые коричневыми старческими пятнами, лежали на колоде карт Таро. Но самой выразительной деталью портрета были глаза цыганки. То, как она смотрела. Пронзительный вороний взгляд, подумал он.